Искусство и город Игоря Поносова

Современный стрит-арт постоянно трансформируется, превращаясь из протестного элемента в инструмент декоративного преобразования городской среды — и обратно. «ЯрКуб» поговорил с автором книги «Искусство и город» Игорем Поносовым о коммерциализации уличного искусства, недолговечности граффити и критическом подходе инсайдера к истории стрит-арта.

Искусство и город Игоря Поносова

Игорь Поносов — российский художник, основатель и редактор онлайн-проекта «Партизанинг», автор ряда публикаций и проектов, посвященных искусству в публичных пространствах, активизму и городской культуре. Куратор нескольких проектов и выставок, в том числе фестиваля «Делай Сам», который сфокусирован на низовых инициативах и активизме в России. В 2016 году он издал книгу «Искусство и город», посвященную уличному искусству, активизму и граффити с начала XX века до наших дней. Презентация книги в Ярославле прошла 20 ноября в арт-пространстве «Тепло».

Взгляд инсайдера

Игорь, для начала я предлагаю определиться с терминами. Что ты понимаешь под уличным искусством?

Сложно дать точное определение, так как сфера еще не исследована. И сам термин абсурдный, ведь в искусстве не принято делить работы по медиа — искусство на холсте, искусство улиц… В моей книге собраны различные явления стрит-арта, я постарался объединить их и показать общие корни у современного уличного искусства на разных континентах. Тема обширная, можно по каждой главе написать еще несколько книг.

На задней обложке книги написано: «На русском языке это первое печатное издание, претендующее на полный анализ глобального феномена уличного искусства». Почему не было такого исследования?

Немногие люди занимаются исследованием и наблюдением в этой сфере. Я в искусстве с 1999 года, с 2004–2005 начал собирать сведения о ней.

Я инсайдер, и могу более-менее достоверно говорить об уличном искусстве, подходить к теме критически.

Бывают попытки со стороны, сейчас стрит-арт изучают социологи из ВШЭ, но они работают только 2–3 года, многого не знают. На мой взгляд, лучше всего происходящее понимает тот, кто погружен в процесс, видит его причину. Банальные граффити-теги, которые считаются ужасными каляками, обычный человек не поймет. Но это, на мой взгляд, важная практика освоения городского пространства. Ты тактильно переживаешь город, постоянно с ним соприкасаешься, по-новому его воспринимаешь. Стремишься к тому, чтобы твой тег увидело максимальное количество людей. После этого можно заниматься более серьезными вещами, пройдя некую «первую ступень». Академик же может подумать: «Фигня какая-то».

Художники не всегда ищут такую поверхность, где просто удобнее работать с точки зрения личной безопасности?

Нет, бывает по-разному. Внутри субкультуры есть понятие «холофейм», дословно переводится как «зал славы». Это место, где люди постоянно рисуют поверх других работ, они могут практиковаться, не переживать, что придет полиция. Но основной смысл субкультуры граффити в том, чтобы найти видное место, может быть, даже сложное для проникновения. Тот, кто хочет быть королем стиля, выбирает труднодоступные поверхности — крышу дома, например, чтобы никто не мог понять, как это сделано. Кто-то работает в самом центре, делая рисунок за пару минут. Граффити — искусство на грани живописи и перфоманса, и смысл его не в конечном результате, а в процессе.

Вот смотри: это фото Марты Купер, 1980 год. Художник рисует поезд. Есть еще фото того, как голые художники в метро обливают друг друга краской из огнетушителя, чтобы на вагонах остались силуэты. За это могут посадить, если поймают, вменить какой-нибудь терроризм.

Искусство и город Игоря ПоносоваИскусство и город Игоря ПоносоваИскусство и город Игоря ПоносоваИскусство и город Игоря ПоносоваИскусство и город Игоря Поносова

Часть того самого фото Марты Купер, американского фотографа, фотожурналиста и антрополога

Как художник попадает на улицу?

В мое время шли через хип-хоп культуру, граффити было интегрировано в нее. Но сегодня все изменилось, рисуют даже фанаты футбольных клубов. А многие из граффити-художников вообще не позиционируют себя как художники. В какой-то момент это становится стилем жизни, и ты пишешь интуитивно.

Сверху вниз и наоборот

В книге ты описываешь стрит-арт с начала XX века до нашего времени. Скажи, до этого уличного искусства не было?

Конечно, кто-то считает, что история начинается с наскальной живописи первобытных людей или времен Помпеи. Кто-то точкой отсчета предлагает считать вторую мировую войну и персонажа Килроя, которого рисовали на бомбах, а еще оставляли на завоеванных территориях с надписью «Kilroy was here». Для меня важно было сделать акцент на политических, социальных протестных явлениях 60-х годов во Франции, Голландии, их граффити подпитывали общественные настроения. Но в начале XX века было и другое — мексиканский мурализм, декларации русских футуристов о выходе искусства на улицы. Мне кажется, то, что выдалбливалось на стенах пещер, более интуитивно.

О советских мозаиках ты говоришь?

Феномен мозаики описываю достаточно кратко, он ведь достоин отдельных книг. В советское время была серьезная школа, то, что делается сейчас — ширпотреб абсолютный. У меня есть два примера: фасад Моссельпрома и декорации, созданные авангардистами в 1919 году в Витебске.

Искусство и город Игоря Поносова

Дом Моссельпрома со слоганом «Нигде кроме как в Моссельпроме» авторства В. Маяковского

Как ты относишься к ситуации, когда уличное искусство идет не с «низов», а сверху?

Сегодня многое идет сверху, как в советские годы, особенно это видно в Москве. Расписывают фасады, на фоне которых теряется неформально-нелегальное искусство. В книге я говорю об этом, и не восторгаюсь, как делают это в Интернете.

Мне почти все не нравится. Я не считаю, что центр Москвы требует дополнительных украшений. Может, на окраинах это и нужно, но в таком случае стоит привлекать к обсуждению жителей. А не так, как сейчас: согласовали — сделали — люди остались недовольны. Шлепают «граффити» один за другим, потому что большие деньги и высокий темп. Еще один момент — политические темы в граффити. Появилось много фасадов, посвященных Второй мировой войне, это говорит о милитаристских настроениях в обществе. У меня есть пример из проекта «Спасибо»: на доме нарисовали ракетницу, написали «С — суверенитет». Вот представь: каждый день ты выходишь на улицу и видишь эту хрень. Как относиться — непонятно.

За рубежом были попытки таких исследований, какое проводишь ты?

Да, я перечисляю их в конце книги, но каждая из них меня не устраивала. За 10 лет работы художником, куратором и организатором мероприятий я пропустил через себя огромное количество мнений. У нас было всего 30–40 лекций, разные взгляды я постарался перемолоть, и выдать итог с опорой на них. Мой взгляд родился в результате долгого общения.

Твоя книга тебя устраивает?

Пока да. Но я ее пока не перечитывал (смеется). Надо выждать время, а затем прочитать. Думаю, что будут люди, заинтересованные в переводе ее на английский язык. Правда, сначала надо разобраться с русскоязычным изданием.

От того, что ты выдаешь свой взгляд на уличное искусство, не страдает общая картина? Ведь ты автор, и волен выбирать, о чем писать, а что оставить за бортом.

Полной объективности нет, и это нормально. Я это и ценю. Странно добиваться окончательной правды. Вот есть команда «Зачем!», я знаю, кто у них в составе. Спрашиваю основного участника, он выдает список остальных, но исключает из него Кирилла Кто. У Кирилла спросишь — говорит: «Да, я „Зачем“»!

Я старался не делить художников на хороших и мудаков. Выделял плюсы и минусы даже у тех, чьи работы не близки мне.

Ты упоминаешь о деятелях из регионов?

Да, но только о крупных проектах, которые могут оказывать влияние. Такие я нашел в Нижнем Новгороде и Екатеринбурге. Но, конечно, в большей степени я рассматриваю Москву, ведь в России все замыкается на Москве, многие подпитываются ее идеями. Даже князь Владимир, которого ты показала, типичен для Москвы (речь идет о граффити-портрете князя Владимира на фасаде дома в Ярославле, автор — Артем Рогожин. — прим. автора). Очень жаль, что в регионах ничего не происходит, и проекты существуют лишь силами энтузиастов. В Европе приедешь в город до 100 тысяч человек — увидишь музей современного искусства, театр, кино, люди ведут насыщенную культурную жизнь.

То есть, если вдруг мы решил делать какую-нибудь революцию, ту классическую, что «с низов», нам следует начинать с Москвы?

Даже не просто с Москвы, а с Красной площади. Многие художники выбирают ее центром своих работ. Вот тебе пример: в 90-х годах группа акционистов выложила своими телами слово «***» — это был протест против закона о цензуре. Бренер выходил в боксерских перчатках, вызывал на бой Ельцина. Сейчас традицию продолжает Павленский. Если революция должна произойти, то это будет на Красной площади.

Коммерциализация «улиц»

В Ярославле недавно открылась выставка уличного художника Сергея Овсейкина «Сны о городе», которую напрямую продвигает сеть отелей. Такие проекты создают ощущение того, что стрит-арт стремится не просто быть, а найти «кормушечку», конкретный способ монетизации. Как ты считаешь?

Мне кажется, что пытаются сделать это немногие. Для меня художник, который подвержен спросу — любому, даже есть то, что он делает, нравится и вызывает спрос, — неинтересен. Он становится элементом системы потребления. Пусть это даже не покупают, а лайкают на «Фейсбуке». Искусство — это постоянное изучение, открытие, эксперимент. И надо понимать, когда тебя эксплуатируют, ведь сотрудничество с брендами часто выливается в эксплуатацию. Правда, некоторым все равно, лишь бы делать что-нибудь. Конечно, Уорхол и Кит Харинг были интегрированы в это, но они остаются признанными художниками.

Сам я отказываюсь от подобных коллабораций. Но тут тоже нужно думать: можно держать такую позицию, а можно и в рамках сотрудничества взламывать и переосмыслять реальность. Просто зарабатывать, без взлома, мне кажется бессмысленным.

Знаешь, есть такая коллаборация с виски, когда компания приглашает художников сделать этикетку. По моим неофициальным данным, платят за дизайн один миллион долларов. Даже не знаю, как бы я себя повел, если бы получил подобное предложение. У меня есть друг, американский художник Брэд Дауни, его производитель водки пригласил сделать оформление стойки. Предлагали 40 тысяч евро. Говорит, думал два дня, в итоге отказался. Не хочет связывать свое имя с вино-водочными брендами. Наверное, когда предложения не поступают, это хорошо, не приходится думать.

А примеры «взлома» у тебя есть?

У Брэда есть один из проектов — партизанская реклама «Лакост». Это было в Берлине, компания наняла уличных художников, чтобы они сделали что-то, посвященное марке. Брэд не указал, что именно будет делать, но обещал использовать цветовую гамму бренда. Он заправил огнетушитель зеленой краской и забрызгал магазин —выразил свое критическое отношение. При этом получил какой-то аванс… (По словам самого Брэда в одном из интервью, он получил около тысячи евро. — прим. автора). Этот поступок мне нравится, хотя все же это пиар, пусть и черный.

В таком случае, в чем будущее стрит-арта?

А вот это непонятно. Кто-то возвращается в галерейное пространство, при этом создавая такие же работы, как на улице. Кто-то уходит в сувенирную продукцию, выпускает майки, статуэтки. Шепард Фейри создал бренд одежды Obey, изначально он расклеивал в городе постеры с этим словом. Некоторые бесконечно рисуют одинаковые фасады в разных городах.

Уличного искусства как раньше, наивного и честного, уже нет. Разве что единицы, уже не такие сильные, незаметные.

А еще художники уходят в Интернет, социальные сети. Сейчас можно просто сфотографировать свою работы и выложить в Сеть — на улице ее никто не видит. Есть даже такие художники, которые работают с наложением картинок в фотошопе, что выглядит как настоящее. В 2008 году я организовал выставку «Russian Street Art is dead», сегодня тоже можно говорить, что оно умирает. Тот же Бэнкси создает работы для медиа. Они универсальны. В Палестине или Африке он пишет на английском — кто это прочитает? В Интернете же публика интернациональная, поймет.

Кто же тебе нравится?

Их много, о них я пишу в книге. Нравятся социальные работы. Вот пример: итальянский художник Blu, его социальная работа в Польше. Там ситуация такая же, как и у нас — религия часто вмешивается в жизнь людей.
Вот еще одна работа из Берлина. Сейчас она закрашена, потому что там проходит процесс джентрификации. Это когда стоимость на жилье и престиж района повышаются за счет культурных событий, открывающихся бутиков, кафе. Граффити Blu нарисовал в неблагополучном районе, и за счет его известности там начали строить элитное жилье. Художник левый, поэтому он приехал и закрасил свое граффити. Это важный, ответственный шаг. Обычно никто так не делает.

Работа художника Blu, о которой рассказывает Игорь

Ты поддерживаешь недолговечность граффити?

Оно должно быть недолговечным, изначально одной из его характеристик была эфемерность. В этом его плюс, в динамичности. Фасады, которые согласованы, по сути своей не являются искусством, для этого есть термин public art.

В Ярославле был прецедент: закрасили граффити одного достаточно популярного художника. Многие сокрушались, обвиняли в этом власть.

Да? Ну, это хорошо, что был отклик. Но сам художник должен понимать, что его нелегальная работа не может быть вечной. В Москве все очень быстро закрашивают — за 1-2 часа, максимум за пару дней.

На встрече, где ты презентовал свою книгу, кто-то задал хороший вопрос о тегах для Москвы и России в целом. Ты предложил тег «ЗАЧЕМ». А тебе это все зачем?

Мне это очень нравится. Я не пытаюсь заработать или создать репутацию. Вообще, Кириллу Кто как-то задали вопрос о том, зачем он делает свои работы. Он ответил: «Чтобы чувствовать себя живым». Наверное, это правильно.

Когда я собирал деньги на книгу, мне приятно было чувствовать, что она нужна, особенно когда помогали те, кого я критиковал. Даже не знаю, как еще получить такие ощущения.

За помощь в организации интервью «ЯрКуб» благодарит Юлию Кривцову, куратора Регионального Агентства Творческих Инициатив, со-основателя культурного центра «TEXTIL» в Ярославле.

Закрыть