Критик

«Критик» — трехчастный фильм-биография о жизни Троицкого и героев его рецензий. Картина сделана так, что напоминает формат видео для YouTube: вставки интервью перемежает анимация, за кадром звучит голос «ведущего» — в этой роли выступил Владимир Боровой. История начинается в Ярославле, на Перекопе, где Троицкий родился и был крещен в Федоровской церкви, и заканчивается в Таллине, куда он вместе с семьей переехал летом 2014 года.

Айрапетов представляет Троицкого как феномен первого — и главного! — музыкального журналиста в СССР, которым роль просветителя, критика, продюсера была освоена еще в начальной школе. Пересказывать фильм не имеет смысла, его желательно смотреть, поэтому обратимся непосредственно к суждениям Артемия Кивовича.

О музыкальном голоде тогда и сейчас

«Если сказать окончательно честно, то голод мой слегка притупился. Но только слегка. То есть, я по-прежнему слушаю много музыки, и русской, и нерусской. У меня имеется еженедельная часовая радиопередача на „Радио Свобода“. Чтобы делать эту передачу, я продолжаю шерстить интернет, читаю журналы, выписываю интересную музыку и так далее. То есть, голод есть. Другое дело, что если раньше этот голод вел меня по следу и определял всю мою жизнь, то теперь мою жизнь определяет далеко не только он».

О ненависти к хэви-метал

«Я никогда не любил музыку в стиле хэви-метал, я ее слушал на уровне группы Black Sabbath. Потом, когда пошли всякие Judas Priest и Iron Maiden, я эту музыку слушать перестал. Русский хэви-метал, за исключением одной-единственной группы „Коррозия металла“, — это вообще идиотизм. Совершенно тупейшие группы. У „Коррозии металла“ музыка тоже тупейшая, но они, по крайней мере, веселые ребята с хорошим шоу. А все эти группы... Ничего гаже группы „Ария“ я в жизни не слышал. Кипелов там еще какой-то...»

О рэпе в России

«Рэп — не моя музыка, но я слежу [за ее развитием] вполглаза. Есть у нас несколько рэперов, которые мне очень нравятся, потому что я просто считаю, что они хорошие поэты. А некоторые даже еще и хорошие музыканты. Хороший и поэт, и музыкант, и вообще мой любимый рэпер, если его можно считать рэпером, — это Дельфин. Мне нравятся Нойз МС, Оксимирон, хотя лично его не знаю. Больше никого не припомню. Некоторые из них чудовищные. Я послушал Фараона — вообще не понял, что он поет. Еще там какие-то есть, я не помню их погонял. Я честно не могу понять. Люди произносят нечто однообразное, бубнят что-то косноязычное, при этом делают такие движения руками (поднимает руку вверх и начинает „качать“ — прим. ред.), и под ними качается пять тысяч четырнадцатилетних девушек. Это какой-то кошмар, по-моему».

О том, что все революции в музыке уже случились

«Боюсь, что музыка останется прежней. Как у Led Zeppelin: „The Song Remains the Same“. За последние 25 лет в музыке ничего великого не произошло. Все великие открытия уже сделаны. Я не думаю, что в музыке что-то эпохальное нас еще ждет. К сожалению, конечно. Все жанры будут жить, рок-н-ролл в том числе. В том числе и хэви-металл (зал смеется — прим. ред.). Все будет жить, вариться в своем соку, но рок-н-ролл должен жить, потому что никто еще не придумал музыки более активной, более агрессивной, чем рок-н-ролл. Не сочинишь ничего лучше. Новизны в этом никакой не будет».

О «рецепте успеха» для музыканта

«К счастью, во многом успех — дело таланта. Я считаю, что по-настоящему талантливые артисты, не говоря уже о гениальных, рано или поздно, с большими или меньшими потерями, если они не становятся успешными коммерчески, то становятся культовыми. Скажем, тот же Башлачев. В последние годы о нем более-менее знают, он дошел до людей. А второе — везение. В правильное время, в правильном месте, с правильными людьми [оказаться]. Я всегда старался фактор везения для талантливых людей увеличить».

О собственном везении

«Я никогда не занимался коммерцией. На всех концертах-фестивалях, которые проводил, не заработал ни копейки денег. Я всегда считал, что западло брать деньги у нищих музыкантов. Я никогда ничем не спекулировал. То есть, я спекулировал пластиками, это была уже совсем другая история. Я никогда не продавал билеты, я никогда не имел дела с арендами-ментами. Я все устраивал наивным, прозрачным образом: все добровольцы, все работают исключительно за водку и за поцелуи. Поэтому меня трудно было прихватить по тем статьям, которые для этого использовались. Моих знакомых, организаторов подпольных концертов, арестовывали, и они или садились, или становились стукачами. Или, скажем, Лешу Романова из группы „Воскресенье“ поймали и посадили за торговлю билетами. Жанну Агузарову посадили за то, что она пришла на Петровку, 38 с поддельным паспортом и поддельным студенческим билетом. За то, что просто собрались ребята послушать музыку, пусть эта музыка подпольная, не было такой статьи, чтобы сажать».

О музыкальной критике в России сегодня

«У нас есть очень хорошие ребята, которые прекрасно пишут. Я их всегда поддерживал, у меня никогда в жизни не было никакой ревности к музыкальным журналистам. Есть Максим Семеляк, сейчас, правда, о музыке не пишет, есть Денис Бояринов, есть Борис Барабанов в „Коммерсанте“, Андрей Бухарин. Бухарин в МГУ на журфаке преподает, где когда-то преподавал я. У нас есть музыкальные журналисты, которые хорошо пишут, и я очень за них рад».

О неприятии мата

«Я плохо отношусь к мату. Говорят: ну иначе не скажешь! Я всем говорю: у Высоцкого нет никакого мата в песнях. Ни у Высоцкого, ни у Башлачева. У Башлачева есть что-то — „Головой кивает *** из-под заплаты“. Больше ничего матерного у него не могу вспомнить. При этом [Башлачев писал] гениальные песни, правдивые, глубокие. Мат — это дешевый прием для дешевой покупки дешевой публики».

О том, что Троицкий скажет Путину, если встретит его

«Тут, конечно, можно было бы спросить что-то матом, типа „А ****?“. На самом деле, мне с ним все ясно. Нет такого вопроса, который я хотел бы ему задать. Я бы ему не вопросы задавал, а приказы отдавал. Типа „Пшел вон!“».

О том, какой год напоминает 2018

«Атмосфера в стране сейчас больше всего похожа на 1984 год. Могу точно сказать. Восемьдесят четвертый год, то есть, полный мрак. Война в Афганистане, в магазинах шаром покати. Вот сейчас атмосферка примерно такая».

О фильме Кирилла Серебренникова «Лето»

«Мое отношение к фильму „Лето“ положительное. Я считаю, все получилось так, как я думал. То есть, где-то в январе-феврале 2017 года Кирилл прислал мне и еще энному количеству людей сценарий, чтобы мы дали согласие на использование нашего образа в кино. Я прочел этот сценарий, сценарий мне не понравился. Я честно Кириллу ответил, что сценарий слабый, что не было на самом деле никакого романа между Наташей Науменко и Витей Цоем, что я там был, я знаю, что это не так (что романа не было — прим. ред.). Это какие-то романтическо-эротические фантазии Наташи Науменко. В то же время я дал согласие на использование моего образа в фильме, потому что я знаю, что Кирилл Серебренников — это выдающийся режиссер, я вообще поклонник его таланта. Я был уверен, что даже на основании такого беспомощного сценария он сможет сделать хороший фильм. Так оно и получилось. Это мюзикл, оценивать его как серьезное биографическое исследование жизни Виктора Цоя не следует».

Об ощущении свободы

«Свобода — это понятие абсолютное. Я могу нескромно сказать, что моя жизнь может тому служить подтверждением. Что внешние обстоятельства на свободное самоощущение человека влияют, но не в решающей степени. Жили мы в Советском Союзе — свобод было гораздо меньше, чем теперь. Сейчас пытается ситуация как-то соскользнуть в ту сторону, но еще далеко ехать, чему я счастлив. И мы были свободными людьми. Фильм „Лето“, насколько я помню из разговоров с Серебренниковым, он об этом. Что можно построить сказку, живя в клетке. Но лучше строить сказку, живя на свободе. Быть свободным посреди рабства — очень почетно, но тяжело и неказисто. Поэтому надо стремиться к реальной свободе. Я верю, что эта свобода над нами воссияет, в конце концов, пройдя долгий извилистый путь по болотам и лесоповалам».

Фотография Артема Салинова