Конспект. Главный редактор «Медиазоны» Сергей Смирнов — об уголовном преследовании за репосты и поруке в судебной системе России
История статьи 282
«Дискуссия вокруг 282 статьи УК РФ, которую использовали для осуждения за всякие мемы и репосты, закончилась декриминализацией. Вот у этой статьи есть большая история, которую стоит объяснить. В России есть стереотип, что просто так никого не сажают. С другой стороны, кажется, что сажают всех. А правда где-то посередине. В том смысле, что какие-то уголовные дела и статьи часто объясняются неформальными правилами. Так случилось и с 282. Классический пример того, как в России работают законодательство и правоприменение.
Статья 282 формально была задумала с практической целью: против хейт-спича, слов ненависти, радикальных высказываний. Думаю, ее придумали под ультраправую риторику. Но, как часто бывает, в реальности... Первые годы были громкие истории про приговоры, вынесенные в отношении националистов и ультраправых. Потом был период, когда статью активно использовали против исламистов. Что случилось дальше? Есть статья, есть некие показатели статистики, которые надо выполнять. Кого надо, более-менее посадили. Но начальство требует новых дел и новой профилактики экстремизма. Экстремизм — важное направление, поэтому надо было искать людей, которые попадали бы под статью. Примерно три-четыре года назад начали искать их во „Вконтакте“ — самое удобное сообщество, быстро отдает все данные.
Эксперты, которые оценивают, есть экстремизм или нет, начинали с одних дел, а потом по наезженной схеме перешли к любой картинке, которую можно подверстать под уголовную статью».
Проблема статистики
«Первая беда, самая страшная проблема, которая сейчас есть, — это проблема статистики. Люди, которые занимаются уголовными делами, судами, всем, связанным с правоохранительными органами, слишком ориентируются на статистику. Сейчас важен показатель — число раскрытых дел, то, сколько дел передано в суд, ушло с обвинительным приговором. Это наследие советской системы.
Я разговаривал с прокурором еще из советских времен. Я спрашивал: „Чего вы не закрываете очевидные дела, где дела явно нет?“ Он: „У тебя совещание. Говорят: не более двадцати процентов дел из числа возбужденных ты можешь закрыть. Что бы там ни было в этих делах. Ты закрываешь только то, что совсем не можешь не закрыть. И если есть возможность довести дело до суда, все будешь для этого делать“.
Потому что есть статистика. А статистику надо что? Улучшать. Процент раскрытых дел должен расти, процент раскрытых дел по экстремизму должен расти. Почему суд у нас докатился до того, что только 0,3 процента оправдательных приговоров? Потому что тоже статистика. И непонятно, что с этим делать. Отказаться от статистики? А как говорить об эффективности?»
Моральная сторона
«Я не зря сказал, что есть понимание, что просто так у нас никого не сажают. Моральная сторона, безусловно, есть. Одно из объяснений такое: у нас дела не возбуждаются. Это влечет другие проблемы. Жена жалуется, что муж ее избивает, а дело не заводят. Она ведь может принести заявление о закрытии дела, и у оперативника статистика снизится. Моральная сторона такая: „Она придет, скажет, что все нормально, а я буду виноват“. Есть и другое. Часто следователи уверены, что сажают тех, кого надо. „Слушайте, мы лучше дадим ему условный срок или штраф, чем он начнет с экстремистских высказываний, а потом убьет кого-то на улице“. Это внутреннее объяснение: лучше мы его сейчас немножко остановим. Иногда есть аморальная часть: человек, скорее всего, невиновен, но дело нужно для карьеры».
От 282 к 205.2
«Наверняка вы видели инструкции, что можно постить в соцсетях, а что не стоит. Сейчас мы видим, как начинаются дела по статье 205.2 — оправдание терроризма. Показательный момент — история псковской журналистки. Она написала свое мнение, жесткую колонку о том, почему, как она считает, произошел теракт в Архангельске.
Таких дел не одно, не два, а десятки. В них фигурируют не совсем известные люди. Например, в Архангельске завели дело на активиста, который запостил какую-то радикальную речь полковника Квачкова, дополнил ее комментарием. Прошла экспертиза, нашли оправдание насильственных действий, раз — статья. И может быть как штраф, так и несколько лет колонии. Такой выбор дает основания оказывать давление на человека. К нему следователи приходят: ну, ты признаешься — уходишь на особый порядок, уйдешь со штрафом, раз написал глупость. Есть другой пример. Депутата пытались несколько раз судить по 282, поскольку он считает своей родиной СССР. Он запостил кусок из НТВшного сериала. Там по сюжету в конце один герой застрелил другого. Депутат прокомментировал этот кусок, на него завели дело. Схема примерно такая. За высказываниями в интернете надо продолжать следить. Остается еще статья об оскорблении чувств верующих».
Признание идеально для отчетности
«С чего началась декриминализация статьи 282? Дело Марии Мотузной, Барнаул. Вдруг всем стало известно, что в Барнауле статьи штампуют. Удобно: находим картинку, идем к человеку, предлагаем сознаться и заплатить штраф; или не сознаться и сесть в тюрьму. Так себе выбор, особенно для людей, которые впервые столкнулись с правоохранительной системой.
Признание вины — главный показатель. Это же абсолютно идеальная для отчетности картинка, особенно признание в суде. Вся работа правоохранительных органов, к сожалению, построена на этом. Пытки — большая тема. Людей пытают, особенно в первые дни после задержания. Именно из-за такой логики: быстро раскрыть преступление и отчитаться. Как разорвать, как ликвидировать эту цепочку?»
Круговая порука
«Формально статистику отменили с переходом от милиции к полиции. Ну и что, она все равно неформально существует. Судьи — формально у них нет планов. А почему у нас 99,7 процента обвинительных приговоров? Сложность заключается в общей системе.
Если ты следователь и запихнул дело в суд, а судья выносит оправдательный приговор — по кому это бьет? Прокурор представляет обвинение в суде — он получает по голове. Следователь, который отдает дело прокурору, — он получает по голове. Прокурор, который наблюдал за расследованием, тоже получает по голове. А люди общаются между собой, судебная система не вырвана из контекста. Судья не получает по голове напрямую, но он со всеми каждый день видится, лично знаком. Судья мыслит: „Ну, оправдаю я, и что мне будет? Только отношения со всеми испорчу. И подставлю других судей, которые давали согласие на арест“.
В девяностых судьи были гораздо более независимы. Сейчас, может быть, они тоже хотели бы быть независимыми. Но существует представление, что если приговор оправдательный, то судья получил взятку. Мало того, сейчас суды вряд ли могут совсем оправдать, но это тоже некая составляющая. Судья может смягчить срок, переквалифицировать статью. Даже сейчас коррупционные основания есть. Дай судьям полную свободу — они просто деньги начнут брать».
Надежда на присяжных
«В 2018 году расширили круг статьей, которые попадают под суд присяжных. Сам суд с 12 человек сократился до 6-8, потому что коллегию иначе не собрать. Судов присяжных стало больше — начались оправдания. Причем по делам, о которых год назад я бы сказал, что оправдание невозможно.
Суд присяжных попытка переложить ответственность на следователей и прокуроров. Типа: учитесь работать, чтобы нормально все было, доказывайте на суде, что преступление произошло.
Представьте. Главный прокурор области приходит к главе областного суда: „Слушай, ну что там твой судья оправдание устроил на прошлой неделе? Он нам статистику всю испортил, ну что это такое. Нам теперь объяснения писать. Выговор делать, из Москвы вызывают“. Примерно так это работает. А теперь судья ответит: „Присяжные, ну что я могу тут сделать. Мы пытались, но ты понимаешь. А вы прислали какого-то прокурора, который ничего им сказать не может“.
Не надо абсолютизировать давление на судей по бытовым делам. Судьям самим это не нравится — крайние-то они выходят. Какой есть вариант? Отправить дело обратно. Принесли ерунду — идите в прокуратуру, переписывайте.
Прокуратура формально имеет мощные полномочия. Она надзирает за делом, может указать следователю. Прокурор же утверждает обвинительное заключение. С другой стороны, есть внутренний план: больше десяти процентов дел не разворачивать. Иначе что, у нас следователи плохо работают? А чего тогда постановление о возбуждении уголовного дела не отменяли, если оно кривое? Теоретически прописано, что суд независимый, прокуратура самостоятельна, но это не работает».
«Дело возбуждено — статистика включилась»
«Если дело уже возбуждено, то статистика включилась, и остановить этот каток практически невозможно. Десятилетиями создаваемая система не откажется от своих правил. Да, они говорят: у нас есть ошибки, но мы их исправляем. Смотрите, статью 282 подправили. Да, есть некоторые недостатки, но в целом-то все нормально работает. Просто так, мол, людей не судят, они сами во всем сознаются.
Главная проблема касательно уголовного дела — момент, когда его начинают возбуждать. В Москве случился арест главы инвестиционной компании, американского бизнесмена Майкла Калви. Он работает в России с 1994 года. Что это дает? Он более-менее понимает, вероятно, правила бизнеса. Статья формальная — 159, мошенничество в особо крупном размере. Главные вопросы: в чем состоит обвинение и „а за что?“. Есть некая неформальная суть обвинения. В реальности за что арест? Что там было? Это довольно грустно. Такие объяснения внутренних конфликтов требуются часто даже журналистам».
Сила ЕСПЧ
«Большая часть дел в ЕСПЧ связана не с незаконными приговорами, а с нарушениями прав человека. Сдвиги, которые происходят, очень медленные. Улучшились ли условия содержания за последние 15 лет? Улучшились формально. Несильно, но улучшились. Идет ли какое-то системное исправление? Идет. Причем может касаться далеких вещей. Например, суд в Балашихе разрешил ВИЧ-положительной женщине усыновить ребенка. Это итог пятнадцатилетней борьбы и обращений в ЕСПЧ.
В ближайшее время нас ждет радикальное изменение суда, демонтаж клеток-„аквариумов“. Это тоже растянется на десять-пятнадцать лет. Через десять лет ЕСПЧ вынесет какое-то решение по 282 статье или каким-то еще. Если Россия останется в ЕСПЧ, придется поменять законодательство, касающееся публичных акций протеста. Изменения отстают от жизни, потому что мы живем сегодня, а ЕСПЧ крайне медленно формулирует краеугольные вещи.
Россия ведет себя в ЕСПЧ грамотно. Мы платим штрафы, прислушиваемся к выводам. Не совсем правильно долго держать в СИЗО? Ввели правила, что в СИЗО человек может находиться не более двух лет. Могут улучшить правила поведения на митингах, но введут статьи об оскорблении властей. Оформят тысячу протоколов, приговорят к штрафам, их придется платить. Через пять лет это дойдет до ЕСПЧ, через еще десять ЕСПЧ вынесет решение, Москва скажет: „Ну да, перегнули палку“. Одну системную ошибку исправляешь — в этом время придумывают еще одну.
Очень тревожно, что Россия может покинуть ЕСПЧ. Очень бы не хотелось, чтобы так произошло. Дело ведь не в финансах. Россия выплачивает компенсации, хотя они самые большие в Европе. Это политический вопрос: „А что они там нам указывают?“ Я бы не давал стопроцентные гарантии исхода дела».
Что выкладывать в соцсети, а что не стоит
«Я сейчас скажу одно, а через год практика изменится. К картинкам: после декриминализации 282, давайте честно, риски сесть за картинки, именно политические, аккуратнее с религией только, близки к нулю. Сейчас за картинку административку могут дать. Если у вас уже есть административка, ну уж повнимательнее. Имейте ввиду: заработала статья об оправдании терроризма.
Громких дел в ближайшее время мы не увидим, но на сто процентов нельзя быть уверенными. Это как разговор в Москве с полицейским и на окраине какого-то города. К сожалению, как угодно может развернуться. Ты должен вести себя по-другому, если хочешь снизить риски уголовного преследования. Я писал про человека, который изначально полицейским неправильно ответил, не захотел показать паспорт. Это часто так бывает. Идешь в три ночи, тебя просят показать паспорт, а ты им: „А на каких основаниях?“ Вот это может стать началом уголовного дела. Какой совет давать? Надо, чтоб тебя посадили? Не надо. Речь идет о личной безопасности. Личная безопасность, личная возможность не попасть под уголовное преследование...»
Сергей Смирнов дал рекомендации о том, как снизить риски уголовного преследования.
