Антон Долин: «Кинокритик от зрителя отличается только тем, что может облечь эмоции в слова и передать их другим» | 23.09.16

Имя Антона Долина знакомо каждому, кто интересуется киноиндустрией и миром кино не только в зале кинотеатра, выбирая новинку проката на вечер. В разговоре с «ЯрКубом» Долин объяснил, почему он не смотрит трейлеры, пишет много положительных рецензий и чем отличается от обычного зрителя.

Имя Антона Долина знакомо каждому, кто интересуется киноиндустрией и миром кино не только у кассы кинотеатра, выбирая новинку проката на вечер. «Российский кинокритик, радиоведущий и журналист» — так «Википедия» называет Антона, не забывая упомянуть о его работе в «Вечернем Урганте» и дипломе учителя русского языка и литературы. В разговоре с «ЯрКубом» Долин объяснил, почему не смотрит трейлеры, пишет много положительных рецензий и чем отличается от обычного зрителя.

Антон приехал в Ярославль, чтобы прочитать лекцию в киношколе MR.FILM «Как смотреть фильмы» и поучаствовать в обсуждении на показе фильма «Она» в киноклубе «Нефть». Между осмотром достопримечательностей города и данной программой у кинокритика нашлось время, чтобы подробно ответить на вопросы журналистов.

Антон, у Вас есть страница на сайте «Кинопоиск», там находятся ссылки на ваши рецензии. Практически все из них положительные, отрицательных очень мало. Отчего так? Неужели достойных картин так много?

Нет, хороших фильмов много среди тех, о которых я пишу. Я не хочу здесь спекулировать таким понятием, как вдохновение, но у разных людей и разных критиков реакция на фильмы по-разному устроена. Есть критики, для которых радость встретить фильм, над которым можно поиздеваться, найти в нем что-то смешное. Кроме того, это всегда очень выигрышно смотрится со стороны. Критик чувствует себя умнее и талантливее, чем картины, о которых он пишет, чем его авторы. Критик осуществляет свою символическую власть над фильмом и над его создателями, унижая их смешным пересказом сюжета или каким-то иным глумлением. Возможно, совершенно заслуженно.

Я от этого процесса удовольствия не получаю. У меня бывали такие случаи, но редко. Я не получаю удовольствия ни от просмотра такого фильма, ни от его описания, хотя думаю, что мог бы написать гораздо больше отрицательных рецензий, чем я написал за свою жизнь. Напротив, когда я вижу что-то, что мне кажется талантливым, мне моментально хочется об этом… Во-первых, просто рассказать. Во-вторых, у меня возникает огромное количество мыслей. И чем талантливей фильм, тем больше его силовое поле, которое порождает ответ у зрителей. В качестве такого зрителя я всегда пользуюсь теми, возможно, побочными и не имевшимися ввиду авторами мыслями, которые возникают у меня в голове. И я знаю, из чего конструировать свою рецензию, знаю, как писать ее. Кроме того, мне кажется, что отрицательная рецензия доставляет радость не зрителям фильма, тем, кто прочтет и решит, что в кино можно не ходить. Моя задача, как я ее вижу, — это выстраивание моста между произведениями искусства, назовем фильмы так, и зрителями. То есть, я пишу для зрителей, для тех, кто хочет посмотреть. Поэтому большая часть моих рецензий носят рекомендательный характер.

Вы приехали в Ярославль, чтобы прочитать лекцию о том, как правильно смотреть кино. Если говорить в целом о такой деятельности, нужны ли сейчас образовательные проекты, связанные с кинопросвещением?

Необходимы. Если в СССР, да и в Европе и Америке, в 50-60-70-е годы была проблема рассказать людям о фильмах, о которых они не знают, сегодня задача совсем другая: помочь людям отфильтровать те фильмы, которые им нужны. В огромном вале работ найти те, на которые стоит тратить свое время, указать на те, на которые не стоит тратить свое время. И только путем рецензирования этих фильмов и путем объяснения своего метода, того, как устроен сегодняшний кинематограф, оправдания, почему я рекомендую этот фильм, а этот не рекомендую, можно создать подобие системы, которая поможет зрителям интересоваться кино и в нем ориентироваться. Это только для тех, кто идет в кино не как животное, влекомое инстинктом «я хочу сегодня развлечься, поэтому пойду на то, рекламу чего только что видел». Понятно, что этим людям кинокритики в принципе не нужны, не нужно кинообразование. Я и не навязываюсь. С другой стороны, те, кто приходит ко мне на лекции — это люди, для которых подобная навигация необходима. И я их понимаю, потому что они экономят свое время и свои силы. Дальше они без моей помощи разберутся, что хотят посмотреть, а что можно пропустить.

Русский кинематограф — это тоже рынок. Талантливые люди все меньше надеются на авторское кино и стремятся идти туда, где есть какая-то отдача и какие-то, извините, деньги. Не из-за потери кинематографом своей души, а из-за того, что режиссерам, сценаристам, продюсерам, актерам и так далее нужно на что-то жить.

В тексте о прошедшем Венецианском кинофестивале Вы, Антон, пишете, что сегодня кинематограф больше рынок, чем поле для художественного эксперимента. Тут не поспоришь, но ответьте: русский кинематограф — это тоже рынок?

Та же самая ситуация. Мы видим, что немало режиссеров авторского кино ушла намеренно или вынужденно в кино коммерческое или околокоммерческое. Только в этом году вышли два больших блокбастерных проекта, сделанных режиссерами авторского кино. Николай Хомерики сделал фильм «Ледокол», Алексей Мизгирев сделал фильм«Дуэлянт». На самом деле, Кравчук, который сделал фильм «Викинг», не только автор слабой картины «Адмирал», но и создатель авторского фильма «Итальянец», который был на фестивале в Берлине и даже получил приз. Да и фильмы Николая Лебедева, автора «Экипажа», — тоже чисто авторское кино. Это тенденция. Боря Хлебников и Леша Попогребский делают сериалы, и мы видим, что прошедший «Кинотавр», который оставался до последнего времени площадкой для самовыражения российского авторского кино, сдает свои позиции. Я не был на самом фестивале, но отзывы о слабости программы были уничтожительные. Потому что, видимо, талантливые люди все меньше надеются на авторское кино и стремятся идти туда, где есть какая-то отдача и какие-то, извините, деньги. И это не из-за потери кинематографом своей души, а из-за того, что режиссерам, сценаристам, продюсерам, актерам и так далее нужно на что-то жить.

В Венеции вы посмотрели и отметили фильм Лав Диаса «Женщина, которая ушла», он длится почти четыре часа. У этого режиссера вообще нет никаких временных рамок, он снимает и на пять, и на восемь часов. Объясните, почему нормально не вписывать фильм в стандартные три часа.

Ненормально — это существование нормы, ограничивающей длительность фильма. Когда кинематограф только начинался, Дэвид Уорк Гриффит снял фильм «Нетерпимость». Это 1916 год. Он длится часа четыре, и ничего, никого это не смущало. Или «Метрополис» или «Нибелунги» Фрица Ланга — длиннющие фильмы, и ничего. Потому что тогда не было закона, по которому прокатные картины нужно вписать в три часа максимум, если это блокбастер, если нет — в два, а лучше в полтора. Лав Диас, который снимает фильмы, длящиеся от двух с половиной часов до 11, руководствуется именно этим. Он не хочет подчиняться диктату прокатных правил. Я помню момент, когда я разговаривал с Дэвидом Линчем после фильма «Внутренняя империя» (он длился три часа). Я спросил: «Вот Вы фильм уместили в три часа. А авторскую версию Вы на сколько сделали бы длиной?». Он посмотрел на меня как на абсолютного идиота и сказал: «Это и есть авторская версия. А если бы я захотел, чтобы она длилась семь часов, она бы длилась семь часов». И как подтверждение тому сейчас он снимает цельный фильм — третий сезон «Твин Пикса». Там будет минимум 10 часов. Напоследок скажу, что сегодня, когда люди способны за сутки или за двое подряд посмотреть 3–4 сезона сериала, жаловаться на длительность любого фильма просто смехотворно.

И вновь о Венеции. Андрей Кончаловский получил награду за новый фильм «Рай», причем этого «Льва» Вы предсказали заранее. Поделитесь своими впечатлениями от просмотра.

Это очень интересная картина. Она довольно экспериментальная, особенно для такого человека, как Кончаловский. Любопытно, что он по-прежнему ищет поле для эксперимента. Огромное уважение у меня вызывает тот факт, что он сделал фильм на тему холокоста — это вообще не свойственно русским режиссерам. В России и СССР гигантское количество фильмов о Великой Отечественной, но, я думаю, вы не вспомните ни одного фильма о холокосте. Их просто нет. Я не помню ни одного, есть только фильмы, где эта тема затронута попутно. Все-таки Кончаловский сделал свою работу таким принципиальным высказыванием.

Он об участии русских в противостоянии страшному уничтожению евреев. Главная героиня там — русская аристократка, которая во Франции спасает еврейских детей,из-за этого попадает в концлагерь, где погибает. Фильм, кроме того, что он черно-белый, снят в формате серий интервью с людьми, которые они дают после собственной смерти, буквально у врат рая. Их трое, каждый излагает свое видение рая, добра и зла. Не только русская аристократка, но и немецкий эсэсовец (идейный) и французский полицейский.

Я не могу сказать, что меня этот фильм глубоко тронул. Он скорее показался мне интересным, чем душераздирающим. Но, безусловно, это серьезная работа очень большого художника, я горд и рад, что Андрей Сергеевич оказался единственным русским режиссером, единственным немолодым режиссером среди тех, кто получил награды в Венеции. Жюри принципиально и уверенно раздало награды исключительно молодежи. И Кончаловскому.

Антон Долин: «Кинокритик от зрителя отличается только тем, что может облечь эмоции в слова и передать их другим»

Кадр из фильма Андрея Кончаловского «Рай». Фото Светланы Маликовой.

Приблизительно год назад Вы призвали коллег написать книгу об Эльдаре Рязанове. Почему не сделаете это сами?

Потому что я не считаю себя универсалом и мастером на все руки, хоть знаю, что произвожу именно такое впечатление. Я чувствую раздражение и стыд, когда ко мне несколько раз за неделю обращаются незнакомые люди со словами: «Напомни, как назывался фильм про такое-то и такое, где то-то и то-то происходит». Они уверены, что я киноэнциклопедия. Это совершенно не так, и у меня есть полно знакомых, которые смотрели больше фильмов, чем я, и знают кинематограф гораздо лучше, чем я. Никогда не претендовал на доскональное его знание.

Мне кажется, что человек, родившийся, как я, в 1976 году, просто не имеет морального права, не будучи глубоким историком и социологом той эпохи, писать книгу о режиссере, который работал в 50-60-70-е и тогда снял свои лучшие фильмы. Мне кажется, человек старшего поколения, более укорененный в советской традиции кино, сделал бы это гораздо лучше, чем я. Надеюсь, кто-то сделает.

Что должно быть в этой книге?

Должен быть анализ фильмов, ведь самое интересное в искусстве — попробовать понять, почему оно стало искусством, а не поточным продуктом. Это самое неуловимое, самое загадочное. Это как понять, каким образом сексуальное притяжение человека к другому человеку переходит в любовь. Это неуловимый момент, но очень интересный. Где совокупность таких составляющих, как талантливые актеры, любопытный сценарий, актуальная тема перерастают в то, что мы назовем искусством? Это надо исследовать в фильмах Рязанова.

Недавно я разговаривала с Дмитрием Певцовым, и он сказал следующее: «Сейчас появилось очень много художников, которые делятся на сцене своими недомоганиями и сексуальными отклонениями, смотреть на это больно и печально». Он вел речь о театре, но то же самое можно отнести и к кино. Как Вы считаете, нужно и нормально ли это? Мне вспоминается Валерия Гай Германика, которая точно занимается самовыражением, а не сеет «разумное, доброе, вечное».

Художник — это ненормально. А гений — вообще ненормально. Если кто-то способен сесть и написать симфонию, он ненормальный человек. Что касается самовыражения, то все художники этим занимались, потому что художник всегда говорит о себе, о своем внутреннем мире. А поскольку мы уже установили, что он ненормален, никак иначе не бывает. И это относится ко всем. И к Кафке, и к Достоевскому, и к Валерии Гай Германике. Вы видели, как Микеланджело изобразил себя в Сикстинской капелле, его автопортрет в этом прекрасном зрелище, где даже Христос накачанный обнаженный молодой мужчина? Себя он изобразил в виде снятой с человека кожи. Вот это и есть художник — постоянная обнаженная боль, совершенная ненормальность. «Мы не врачи, мы боль», как было сказано однажды другим, уже русским деятелем.

В прошлом веке постструктуралисты, разрабатывая новый метод в литературоведении, впервые сделали ставку не на «что хотел сказать автор», а на восприятие произведения конкретным человеком. И сейчас на обсуждениях после показа часто звучит фраза: «Я просто зритель, поэтому скажу о своих мыслях…». Как с этим работают критики?

Каждый критик есть зритель в самом конкретном понимании. Если ты не способен посмотреть фильм и испытать те же эмоции, которые испытывает человек рядом с тобой, значит, ты закончен для этой профессии. Ты отличаешься от зрителя только тем, что у тебя есть площадка и умение для того, чтобы эмоции облечь в слова и передать их другим. Больше ты не отличаешься ничем. Если весь зал смеется, а ты плачешь, значит, с тобой что-то не в порядке. Кинокритиком ты становишься после просмотра. Смотришь как зритель, а осмысляешь как кинокритик.

Просто постструктурализм это сформулировал, а еще раньше — мастер критического реализма Добролюбов. У него есть статья «Темное царство», написанная задолго до появления Ролана Барта. И он там пишет, что есть мировоззрение художника, а есть миросозерцание. Первое — это то, что художник хотел выразить, а второе — что у него получилось. Это давняя как мир идея, у Аристотеля она тоже есть. Когда греки говорили, что муза вдохновляет автора на создание произведения, они имели ввиду то же самое. Автор — не хозяин своего произведения, оно умнее и глубже. И в истории культуры полно таких примеров, возьмите хотя бы «Дон Кихота». Великие произведения искусства живут долго, чем дольше, тем больше смыслов они обретают. Как ракушки на дне корабля, которые нарастают и становятся с ним единым целым. Единственный способ их счистить — это найти письма художника, а в них замысел произведения, который он излагает своему дяде, своей сестре или своей любовнице. И этот замысел всегда будет менее интересен, чем само произведение.

Я всегда рад, когда замысла нет, когда не существует никаких трактовок — сами читайте, смотрите и слушайте. В этом смысле для меня идеальное искусство — это музыка. Вот 40-я симфония Моцарта — что он хотел ею сказать? Одни плачут, другие хохочут и думают, как им хочется жить после, третьи пойдут и вены перережут. Кто прав? Нет никакой правоты, нет логики. Музыка — это чистое искусство, которое вступает в реакцию с мозгом каждого. И эта реакция всегда разная.

Вы как-то сказали, что кинокритик стремится к объективности. Что, по-вашему, есть объективность?

Не навязывать свои представления о мире и об искусстве зрителю. По возможности не навязывать, хотя мы все этим занимаемся… Хотя бы знать, что ты навязываешь. Я не люблю Вуди Аллена, но я натренировал себя отличать хороший фильм Вуди Аллена от плохого. Бывает так, что фильм мне понравился, я начинаю писать о нем, и у меня получается разгромная статья. Бывает и по-другому: фильм жутко меня раздражил, а, дописав статью до конца, я понимаю, что раздражение — это моя личная реакция на фильм, в котором все в порядке. Последний такой пример — это «Свет в океане», мелодрама, которая меня чудовищно взбесила. Я ненавижу фильмы такого жанра так сделанные, а при этом он безупречен. Для людей, которые этот жанр любят, идеальная картина. И моя задача — написать, что это картина идеальная, что она мне категорически не понравилась, и попытаться объяснить, почему. Это и есть стремление к объективности, я не говорю о достижении, поскольку это невозможно.

А есть жанры, которые Вам нравятся больше, чем другие?

На самом деле, мне нравятся совершенно любые жанры, нет таких, которые в чистом виде меня отталкивали бы как таковые. Просто есть те, к которым я более холодно отношусь, чем к другим, такие как кинобиография, спортивные фильмы, романтические комедии. Хотя некоторые мне нравятся. Терпеть не могу мюзиклы, но есть 2–3 исключения — «Мулен Руж» или «Танцующая в темноте».

Я стараюсь не смотреть трейлеров. Все трейлеры всегда врут. Я верю в режиссуру. Режиссура — это, прежде всего, монтаж, почитайте Эйзенштейна. А трейлеры режиссируют и монтируют другие люди.

Наблюдаете ли Вы цикличность в интересах режиссеров? Скажем, сейчас прослеживается тенденция обращения к реальным событиям, на которых и основывается фильм.

Тенденций бесконечно много, о них можно говорить отдельно часа три. Если сужать, то есть две разнонаправленные тенденции. С одной стороны есть фильмы, в которых вообще ослаблена сюжетная составляющая. Это могут быть блокбастеры вроде «Пиратов Карибского моря» или «Трансформеры». Или авангардные фильмы вроде картин Педру Кошта, где не предполагается никакого развития сюжета. Совершенно созерцательное кино, так называемое «медленное кино». С другой стороны, в поисках сюжета, в противодействии этой новой бессюжетности, сценаристы все чаще обращаются к реальным событиям, находя в жизни более увлекательный материал, чем фантазии.

Вы часто встречаетесь с разными режиссерами. А с кем бы хотелось поговорить, может быть, даже из тех, кто уже умер?

Со всеми великими было бы интересно поговорить, с каждым из них. Я чуть не поговорил с Бергманом, когда был на острове, где он жил, тем летом, что он умер, за месяц до его смерти. Там была Бергмановская неделя, и известно, что он и его семья на этой неделе иногда неожиданно появлялись. Но в том году он себя уже плохо чувствовал, и ни разу не появился на публике, потом я оттуда уехал, а через месяц его не стало. Но честно, если бы сейчас передо мной сел Бергман, я бы растерялся и не знал, что именно спросить, потому что он написал такие потрясающие книги о своих фильмах, что мне кажется, будто я все о них знаю. Мне был бы просто дорог факт личной встречи и общения.

Зато горжусь, что мне удалось несколько раз повидаться с Антониони и быть несколько раз в зале на показе, например, «Фотоувеличения» в Каннах. Но Антониони в тот момент был в состоянии постинсультном, не разговаривал ни с кем, режиссировал фильмами тоже так — молча.

Вы смотрели трейлер фильма «Защитники»?

Не смотрел.

В таком случае вопрос снимается.

Скажу одну вещь: я стараюсь не смотреть трейлеров. Все трейлеры всегда врут. Я верю в режиссуру. Режиссура — это, прежде всего, монтаж, почитайте Эйзенштейна. А трейлеры режиссируют и монтируют другие люди. То есть, это кино другого режиссера. Я не хочу смотреть другой фильм, чтобы получить информацию о том, который меня интересует.

Вместо этого иногда я читаю о картине. Не то, чтобы я ничего не хочу знать о выходящем фильме, просто трейлер сбивает с толку, рождает в тебе ложные ожидания. И необязательно хорошие.

Антон, «Оскар» себя уже исчерпал?

Да нет, «Оскар» будет вечен. Пока есть Голливуд, будет «Оскар». Просто мы от него почему-то ждем другого, чем он не является на самом деле. А он отражает тенденции не столько кинематографа, сколько общества, в котором этот кинематограф создается. Конечно, очень важно, что такие фильмы как «Игра на понижение» и «В центре внимания» были лидерами «Оскара» в прошлом году. Конечно, важно, что режиссер-мексиканец Алехандро Гонсалес Иньяритту два года подряд получал приз за режиссуру. Мексиканец! В Америке! Где мексиканцы — это нелегалы. Важно, что Любецки три года подряд получает «Оскар» за свою работу.

На неком сайте thequestion.ru есть вопрос (я цитирую): «Как стать таким, как Антон Долин? (Писать о кино, брать интервью у Вуди Аллена, попадать на закрытые показы на кинофестивалях, да еще и деньги за это получать». Ответов там никто не дал, может быть, Вы расскажете?

Я отвечу. Этот вопрос изобличает прискорбную ситуацию, в которой я, видимо, кажусь какому-то количеству людей единственным кинокритиком в России. На самом деле, тех, кто берет интервью у Вуди Аллена, ездит по фестивалям, смотрит фильмы и за это получает зарплату, довольно много. Сейчас меньше, чем раньше, но много. Это нормальная работа. Если завидно, попробуйте провести эксперимент: в течение месяца смотреть все фильмы, которые выходят на российский экран. Причем от начала до конца. 7–8 фильмов еженедельно. Уверяю вас, шесть из них будут оказываться чудовищной дрянью. Но смотреть до конца, записывать что-нибудь, пытаться сформировать свое мнение по этому поводу. Через месяц вы поймете, что это работа совершенно невыносима, и не захотите получать за нее деньги. Со стороны всегда кажется, что другой живет лучше, чем ты. Конечно, мне повезло заниматься тем делом, которое я люблю. И если вы будете заниматься любимым делом, повезет и вам.

Фото: Владимир Скориков

Закрыть