Отрывок

«Рождественская драма» вышла 9 октября. Это психологическая повесть о человеческой душе, часто одинокой и уязвимой. Повесть о страстях и пороках. И о светлом божественном начале в самом человеке, которое врачует в тяжелые моменты жизни.

«Действия повести происходят в декабре 1913 года в губернском городе Ярославле. Заканчивается последний мирный год Российской империи. Но мирное время на самом деле есть предвестие тяжелого будущего страны. Часть элиты подвержена жажде наживы и моральному разложению. Ложь и лицемерие заполняют чувства многих людей. Борьба добра со злом идет не только внешне, но и в душах главных героев повести — выпускника Ярославского реального училища из села Диево-Городища Константина Саврасова и талантливой актрисы из Москвы Валентины Барковской».

Из аннотации к «Рождественской драме».

В основе сюжетов повести лежат собранные Дмитрием Кшукиным семейные истории и документальные хроники его предков. Прототип главного героя Константина Саврасова — брат прадеда автора, расстрелянный в 1918 году за участие в Ярославском восстании. Брат Константина Саврасова, Павел Саврасов, — прадед автора, некогда лучший актер Диево-Городищенской театральной труппы. Основой образа главной героини стала красавица, талантливая актриса и певица, разведчица белогвардейского штаба Валентина Барковская. Во время Ярославского восстания она была комендантшей осажденного города.

Повесть «Рождественская драма» и трилогию «Волжский ветер» Дмитрий Кшукин представит в библиотеке им. Н.А. Некрасова 20 декабря. С позволения автора «Яркуб» предлагает читателям первую главу первой части «Рождественской драмы».

В этот холодный декабрьский воскресный вечер 1913 года на улицах Ярославля хозяйничала метель. Вьюга завывала сильными порывами ветра с липким снегом. К калиткам домовладений было не подойти — сплошь одни сугробы, завалившие тротуары. Дворники бездействовали. Мело так, что сдувало с ног. На мостовых — одни заторы. И темнота вокруг. Лишь редкие фонари вырисовывались в порывах ветра и снега как одинокие маяки.

Постоянно лаяли собаки. Несчастные городовые в стояли съежившись на мостовых, проклиная все вокруг. И казалось, на вечерний город опустился беспросветный мрак. Мрак отчаяния и какой-то безысходности.

Последний стабильный год императорской России подошел к своему завершению. Как забытая сказка безоблачного бытия близишься ты, патриархальная страна, к великим переменам. Зачем?! Живи и радуйся тихому счастью, безоблачному романтизму, вдохновляйся «Серебряным веком»! Не нужны тебе перемены! Вот же, вот он — неосязаемый, но ощутимый для каждого человека полет вдохновения, запах свободы, чистота помыслов, рай для творчества. Не спеши, Россия, вперед к всемирной катастрофе. Наслаждайся временем своим…

Но век спешил. И вечер торопился к своему кульминационному торжеству, которое должно было состояться на Борисоглебской улице, где, несмотря на страшную метель, в этот вечер дворники постоянно орудовали лопатами.

От белоснежного Казанского бульвара, что в центре Ярославля, сверни на эту неширокую улочку и устремись туда, куда спешат экипажи. Зачем они спешат? Зачем из карет и тарантасов выходят хорошо одетые господа и дамы, пробираются сквозь сугробы? А идут они к новому, совсем еще недавно построенному двухэтажному зданию в стиле модерн. Его выделяет высокий треугольный аттик и веселые, с завитками, фонари при входе, широкие окна этажей, которые хорошо видны еще издали.

Над входом висит табличка с длинной надписью: «Общество взаимного вспоможения частному служебному труду», а в простонародье этот дом уже окрестили клубом приказчиков. У дверей на улице дежурят празднично одетые лакеи, а из фойе доносится чудесная музыка оркестра.

Зданию с длинной вывеской над входом, воистину, было чем удивить своих гостей. Ведь в клубе приказчиков, открывшемся 21 ноября 1913 года, работал новейший художественный электротеатр-синематограф, да еще каждый воскресный вечер выступали талантливые артисты из разных городов России со своими постановками!

Веселое фойе с пузатыми колоннами на невысоком подиуме встречало посетителей. Широкая парадная лестница не в центре, а сбоку, вела на второй этаж — в кинозал. На первом этаже располагались столовая, буфетная, комната для игры в бильярд, комната для игры в карты. На втором этаже, кроме фойе и зала электротеатра, была еще библиотека. Кроме того, на обоих этажах находилось много других служебных помещений.

Оказавшись внутри здания, человек забывал про мороз и непогоду, попадая в царство подлинного оптимизма. Он чувствовал себя, как в прекрасном жизнеутверждающем романсе:

Поцелуем дай забвенье,

Муки сердца исцели,

Пусть умчится прочь сомненье,

В поцелуе жизнь возьми.

Вот с такими светлыми мыслями и в приподнятом настроении порог клуба приказчиков переступил худощавый среднего роста молодой человек лет семнадцати. Это был Константин Саврасов, ученик последнего класса Ярославского реального училища из ближнего села Диево-Городища. Приятное доброжелательное лицо молодого человека выдавало внутреннее ликование.

Константин разделся и сдал вещи в гардероб. Затем осторожно посмотрел на себя в зеркало.

Элегантный костюм старшего брата Павла очень хорошо смотрелся на нем и скрывал недостатки — тощую мальчишескую фигуру. Хотя лицо все еще выдавало школяра; короткая стрижка, уши немного лопоухие. Но взгляд устремленный и волевой.

Вполне удовлетворенный собой, Константин переключил внимание на афишу. В этот вечер, что, собственно, и было для него важно, перед началом киносеанса планировался показ одноактного психологического этюда Рафаила Адельгейма «Пассажир» в исполнении любителей драматического искусства из села Диево-Городища Ярославского уезда. В ролях: «Приклонский, присяжный поверенный» — Александр Матвеевич Шилов, «Пассажир» — Павел Аалександрович Саврасов — брат Константина. Хорошо знакомые имена! Юноша почувствовал гордость за родное село.

Константину повезло больше, чем его старшим братьям. Те закончили только четыре класса сельской школы. Ему же, баловню судьбы с хорошими способностями к техническим наукам и рисованию, семья позволила учиться дальше — поступить в Ярославское реальное училище. Во время учебы юноша жил в Ярославле в доме своего дяди Ивана Николаевича Саврасова, владельца бакалейной лавки на Большой Рождественской улице.

Брат Павел был старше Константина на двенадцать лет. Он занимался снабжением семейного трактира Саврасовых, расположенного на площади в селе Диево-Городище. Часто ездил в Ярославль на закупки твара. А еще у Павла, стройного русоволосого щеголеватого красавца с вьющимися волосами, было давнее увлечение театром. Вместе с другом Александром Матвеевичем Шиловым он основал в 1905 году в родном селе, при депо добровольной пожарной дружины, студию любителей драматического искусства, получившую в народе название Диево-городищенской театральной труппы.

Вскоре Павла призвали в армию. Вернувшись оттуда крепким уверенным в себе мужчиной, старший брат начал быстро осваивать высоты театрального мастерства. Весь свой досуг он посвящал этому увлечению. Даже женитьба на Ольге Нелидовой, дочери купца из посада Большие Соли, не отвадила его от театра.

Вскоре сельские крестьяне дали Павлу весьма лестное и шуточное прозвище — «Актер». Константин, часто бывавший на спектаклях в общественной доме, только удивлялся, как Павлу удавалось так легко постигать все новые и новые роли. А играли в любительском театре пьесы Чехова и Островского, комедии, уже упомянутый психологический этюд Рафаила Адельгейма «Пассажир». Павел Саврасов и Александр Матвеевич Шилов считались лучшими актерами.

Как ни странно, театральное увлечение Павла только возвысило его среди селян. Привыкший добиваться успеха всегда и во всем, старший брат успевал не только в развлечениях, но и в торговых делах. Трактир Саврасовых благодаря его общительности, старанию и смекалке, никогда ни в чем не знал недостатка. Да и супруга Ольга была без ума от «Актера», подарив ему двух детишек — Генашу и Пашу.

Константин же не имел никаких склонностей к лицедейству, как иногда характеризовал театральное искусство их сельский священник. Попробовав как-то лет в двенадцать сыграть одну из эпизодических ролей, он только зря измотал себя, так и не добившись нужного результата. На сцене мальчик выглядел зажатым и неуклюжим, с красным от волнения лицом, чем изрядно насмешил зрителей. Едва доиграв до конца свою роль, он сбежал из театра, поклявшись больше никогда ни в каком лицедействе не участвовать, а отдать все свои силы практическим наукам, стать инженером или архитектором.

Но жизнь шла. Поселившись на время учебы в Ярославле, Константин иногда вместе с семьей дяди посещал городской театр. И неожиданно для себя он понял, что смотреть театр и играть в нем — вещи совершенно разные. Впечатлительный юноша от души переживал актерам и любовался их игрой. А в тринадцать лет Константин начал интересоваться молодыми хорошенькими актрисами. Впрочем, в этом своем увлечении он никому не посмел бы признаться. Дядя и тетя едва ли придавали особое значение, когда в доме пропадали некоторые газеты, журналы или картинки с очаровательными дамами петербургской или московской сцены. Только младшая двоюродная сестренка Надя догадывалась о страстном увлечении Константина, но их связывала давняя дружба. Ведь Константин был очень добрым, прилежным и отзывчивым мальчиком. И никогда не при каких обстоятельствах она не выдала бы своего любимого кузена родителям.

Что так привлекало Константина в актрисах? Вместе с ними он переживал ощущение сказочного мира и неземного блаженства в нем. Это были нереальные вымышленные им миры, где он представлял себя то прекрасным героем-принцем, то сильным и благородным рыцарем, сражавшемся за честь прекрасной дамы. Ведь только в своих вымышленных мирах он находил радость и счастье. А жизнь была куда сложнее…

В Ярославском реальном училище царили строгие порядки. Инспектор, надзиратели и учителя чаще вызывали страх в душе юноши, чем какие-то другие, возвышенные чувства. Увы, в жизни был Константин Саврасов самым обычным мальчишкой, со средними способностями. В меру застенчивый, он совсем не блистал физической силой и здоровьем. Хотя, на худой конец, мог и постоять за себя. Ведь стычки между мальчишками в этом учебном заведении были не редкостью.

Константин считал старшего брата Павла самым близким ему человеком в Ярославле. Конечно, после дяди, тети и двоюродных сестер. Хотя характерами они очень сильно отличались. Часто приезжая в город по делам, Пашка любил отдохнуть часок-другой вечерком в уютной гостиной возле теплой голландской печи, окруженный ароматом тетиных цветов, побеседовать с дядей Иваном Николаевичем о торговых делах, политике и городской жизни. На младшего брата, конечно, смотрел он немного издалека, да и большая разница в возрасте не способствовала их духовной близости. Но нет-нет, да и привозил Павел из Диево-Городища гостинцы от мамки, письма с подарками от других братишек и сестер. Поэтому приезд брата Павла в дядин дом всегда радовал Константина. Да и для Ивана Николаевича появление общительного племянника означало одно — вечер будет интересным, с хорошим ужином, выпивкой, граммофоном и песнями под гитару в виртуозном пашкином исполнении. А выпить Иван Николаевич, конечно, любил. Как многие русские купцы. За что тетя Ирина Сергеевна нередко отчитывала его.

Была и другая причина, по которой брат Павел часто посещал дом своего дяди. Об этом родственники, конечно, старались не говорить. Но Константин видел, что Пашке очень нравилась его старшая кузина Соня. Молодая красивая умная барышня, по годам чуть младше Павла, все еще не была замужем. Имея прекрасное гимназическое образование и отличаясь изысканными манерами, она всегда казалась Константину излишне строгой и холодной. Не то, что младшая Надя — жизнерадостная и игривая девчонка. Но именно это почему-то привлекало излишне эмоционального и любвеобильного Павла. Да и сама Соня, похоже, тоже питала к нему тайную женскую страсть. Увы, им не суждено было соединить свои сердца. Хотя бы по причине очень близкого родства. И все же Павел, бывая в доме на Рождественской улице, только и ждал момента, чтобы остаться наедине с Соней. Это была, конечно, платоническая страсть обоих, не приносившая им в итоге ничего, кроме разочарования. Встречаясь, они ненасытно разговаривали и флиртовали, затем ссорились и грустили каждый в своем уголке. Потом опять мирились и снова ссорились. Это была сказка-неотвязка, как считал Константин. Быть может, какое-то особое развлечение для Павла. И большое несчастье для кузины, которой и так не просто было найти себе жениха из-за ее сложного характера, а с тайной любовью к Павлу — вдвойне.

И вот теперь Павлу с другими участниками Диево-Городищенской театральной труппы предстояло играть на сцене художественного электротеатра одноактный этюд Рафаила Адельгейма «Пассажир». А после выступления селян известный в Ярославле купец, благотворитель и покоритель искусств Григорий Иванович Либкен представлял новый, недавно созданный его киностудией «Волга» фильм «Дочь купца Башкирова». По другому — «Драма на Волге».

В перерыве же между игрой драмстудии и показом фильма выступала с песнями некая Валентина Николаевна Барковская, актриса из Москвы.

И вдруг юноша вспомнил, что брат Павел не отдал ему бесплатного билета-контрамарки для прохода в зрительный зал. Собственно, не отдал потому, что обещал отдать перед началом постановки прямо в клубе приказчиков. Только вот незадача — предстояло найти брата в этом незнакомом здании, а где он находился — Константин не знал.

Молодой человек подошел к одному из лакеев, дежуривших в фойе, и вежливо спросил:

— Вы не подскажите, как найти актеров из села Диево-Городища? Они играют сегодня здесь спектакль «Пассажир». Мне очень нужно видеть Павла Александровича Саврасова!

Расторопный лакей средних лет с видом полной осведомленности немного усмехнулся и ответил:

— Вы, молодой человек, зря вошли с главного входа. К ним со служебного лучше. Ну да ладно. Пойдемте, я проведу вас!

Он повел Константина через буфет со сладким запахом свежего отварного кофе и пирожных, затем через продуктовый склад и вывел, наконец, в темный длинный коридор, где было много дверей.

— Дальше я затрудняюсь., — сказал лакей. — Но точно знаю — актеры переодеваются здесь. Вы постучитесь сами, поспрашивайте! Вам подскажут. А мне пора назад в фойе. Уж не взыщите…

И ушел.

Константин в недоумении осмотрел незнакомый коридор и вздохнул: «Ничего себе задача… И Пашка тоже хорош! Номер комнаты сказать забыл! Хотя наверно он и сам не знал, где Диево-Городищенская театральная труппа будет переодеваться…».

Юноша подошел к одной из комнат и прислушался. За дверью кто-то упорно повторял роль и непрерывно курил. Запах сигаретного дыма просачивался через замочную скважину.

«Не здесь! — решил Константин. — Пашка сигарет на дух не переносит».

Он направился к другой двери и постучался. Эта дверь оказалась не заперта. Но на стук никто не ответил.

«Войду и спрошу! — решил Константин. — А то можно пропустить начало спектакля…»

Юноша осторожно вошел в небольшую хорошо убранную комнату с ширмой, которая делила помещение на две половины.

— Простите, господин! — проговорил он тихим дрожащим голосом, не зная еще, к кому обращается.

Опять без ответа. А, может, здесь и нет никого?

Константин решился отодвинуть ширму, чтобы окончательно убедиться в отсутствии хозяина — неизвестного ему господина. Да так и обомлел. Спиной к нему перед зеркалом стояла раздетая по грудь женщина и спокойно расчесывала свои темные вьющиеся волосы. Увлеченная этим занятием, она не заметила появление Константина.

Юноша отшатнулся. Дама вздрогнула и обернулась. Это была необыкновенная красавица с очаровательными голубыми глазами лет примерно двадцати восьми. Она показалась Константину просто обворожительной: стройные сильные ножки, переходящие в идеальные бедра с узкой талией, высокий бюст, гордый, уверенный взгляд. Прекрасное живое лицо с изящными губами, скрывающими яркий темперамент. Одного взгляда на эту даму было достаточно чтобы понять: никогда прежде он не видел более совершенного женского существа и таких томных, соблазнительных глаз.

— Уйдите же! — закричала она в испуге, стыдливо прикрыв обеими руками свою грудь. — Как вы посмели войти без стука!

От такого казуса Константин потерял дар речи. Не зная, что ответить, он покраснел и замер.

— Вы, что, глухой?! — опомнилась женщина, схватив первое попавшееся платье и накинув на грудь. Теперь к ней вернулось прежнее самообладание. — Да вы, что, совсем плохой?! Уйдите отсюда!

— Простите, я нечаянно, — пытался оправдаться Константин, отодвигаясь за ширму. — Я хотел только получить… контрамарку.

— Что?! — не поняла красавица. — Вы издеваетесь надо мной?!

— Простите, сударыня…

Неожиданно в сторонцу Константина последовал уверенный, но легкий удар платьем, которое держала в руке женщина. Видимо, она была не из робкого десятка.

— Вон отсюда, невежа! — закричала она громко, и ее прекрасные голубые глаза засверкали в искреннем негодовании.

Поняв, что дальнейшие объяснения бессмысленны, Константин пустился наутек. Но бежать пришлось не долго. Возле самой двери ему преградил дорогу высокий мускулистый господин с широкими усами, одетый, как говорится, с иголочки. Стройные гладко выглаженные брюки, жилетка поверх рубашки, очищенная до блеска обувь. Его глаза были полны ярости, а настроен он был весьма решительно.

— Как вы посмели войти сюда без разрешения, юноша?! — прошипел незнакомец с небольшим акцентом.

— Простите, господин, я случайно…, — жалобно ответил молодой человек, в буквальном смысле загнанный в угол.

— Случайно?! — еще пуще рассвирепел мужчина, похожий в этот момент на разгневанного Аполлона. — Вы случайно оказались возле моей обнаженной жены?! А не хотите, я набью вам морду!

Неожиданно помощь подоспела от самой красавицы.

— Что вы, Дмитрий Вилигович! — испугалась дама, натянув, наконец, на себя, то самое платье. — Побойтесь бога! Бить человека в незнакомом городе… Вы разве не видите, что это всего лишь мальчик, который перепутал комнату…

Теперь она хорошо рассмотрела Константина.

— Вы кого-то искали? Отвечайте же?

— Искал Павла Саврасова, брата моего, который сегодня выступает здесь в клубе приказчиков. Они играют спектакль «Пассажир» по Адельгейму. Брат обещал мне контрамарку.

— Ах, вот оно что…, — милостиво и дружелюбно рассмеялась дама. — Я уже слышала про вашего брата… Ну, так идите и ищите его! Он, наверно, где-то рядом? Я, конечно, не знаю сама где он?… Здесь то его уж точно нет!

Почувствовав, что спасен, Константин быстро направился к выходу. Но мускулистый мужчина последовал за ним.

— Я провожу этого господина, Валенька! — бросил он жене, закрыв за собой дверь.

Не успев отойти и двух шагов от комнаты, Константин ощутил сильный рывок назад. Тот, кого она назвала Дмитрием Велиговичем, решительно взял юношу за воротнички и приподнял над полом.

— Только из уважения к моей дражайшей супруге и вашему городу, где плохо убирают снег, я не буду бить тебя, щенок! И запомни раз и навсегда, недотепа: не сметь приближаться к Валентине Николаевне Барковской без моего разрешения! А теперь вон отсюда!

Но Констанин уже бежал, сломя голову, назад к буфету.

— А еще раз придешь, поручик Ботельман с тебя голову сорвет! — донеслись до него слова. — Случайно он, чертенок его побери!

В издательстве «Академия 76» вышла книга профессора, театрального критика Маргариты Ваняшовой «Театр Евгении Марчелли. Путешествие на пределе возможностей». В ней — рассказы о его лучших спектакля, об особенностях поэтики его театра. Читайте фрагмент из книги в материале «ЯрКуба».

Новая работа Маргариты Ваняшовой связана с недавним юбилеем Евгения Марчелли. Режиссёр, заслуженный деятель искусств России, лауреат «Золотой Маски», художественный руководитель театра имени Фёдора Волкова за годы служения театру поставил более 70 спектаклей. Он создал оригинальный авторский театр, истоки которого — здесь, в Ярославле, ведь Евгений Марчелли получил первое театральное образование в Ярославском театральном училище (которое окончил в 1981 году). Мастерами его курса были легендарные народный артист СССР Фирс Шишигин и заслуженная артистка России Лидия Макарова.

Спектакли Марчелли вызывают горячие споры, они тем и загадочны, что несут множественность смысловых прочтений, вводят в круг острых дискуссий о назначении искусства, о новом художественном зрении, традициях и преемственности, процессах разрыва в культуре, дающего толчок к рождению новых художественных форм», — из аннотации к изданию.

В книге «Театр Евгения Марчелли» Маргарита Ваняшова рассказывает о 20 лучших спектаклях режиссёра. Это пора «Тильзит-Театра», Омска, Калининграда, Ярославля и Москвы («ГрозаГроза», «Утиная охота»).

— В лице Маргариты Ваняшовой Марчелли счастливо обрел тонкого и вдумчивого исследователя. Нечасто бывает так, чтобы академическая глубина знаний соединялась у театроведа с азартом и искренним любопытством к живому, сегодняшнему театру. Редкое это сочетание помогло автору книги легко и естественно встроить подробные, зоркие описания спектаклей в свободную структуру повествования, где оказываются уместны и лирические отступления, и актерские портреты, и монологи самого героя, и даже эмоциональные отклики зрителей. Книга Ваняшовой — не кабинетное научное сочинение и не популярное жизнеописание, хотя любители каждого из этих жанров тоже не будут разочарованы, — пишет в предисловии к изданию театральный критик Роман Должанский.

Читатели «ЯрКуба» могут первыми познакомиться с отрывками из книги. С позволения Маргариты Георгиевны мы предлагаем фрагменты из статьи «Конь Блед в колеснице Кассандры» о спектакле «Чайка. Эскиз».

Евгений Марчелли понимает «Чайку» как образ вечно перекодирующейся структуры. И слово «эскиз» в названии не случайно. К эскизу можно постоянно возвращаться, внося коррективы. Вспомним, что слово «эскиз» сегодня стало общеупотребительным в театральных лабораторных опытах — когда в короткие сроки в рамках той или иной творческой лаборатории режиссеры представляют свои «эскизы» — опыты, созданные в предельно короткое время. Такой «эскиз» — жанрово-стилевой образ спектакля, который всегда жаждет своего нового облика, постоянного совершенствования и роста. Особенность режиссерского почерка Евгения Марчелли в его авторском взгляде на пьесу и в его «вечном возвращении» к первоначальным замыслам, их постоянном углублении, обновлении, новом рождении. Со времени премьеры «Чайки» (май 2016) прошло почти полтора года, Марчелли осуществлял в этот период новые постановки, но не прекращал работы над «Чайкой», возвращается к ней и сейчас.

Поэтому — «Чайка. Эскиз».

Поэтому Марчелли, пробующего не тему, но вариации — для полноты объема смыслов — требуются поочередно разные Нины Заречные (Алена Тертова и актриса театра Моссовета Юлия Хлынина), Треплевы (из которых выбран Даниил Баранов), Сорины (Владимир Майзингер и Игорь Золотовицкий, МХТ имени Чехова), Тригорины (Николай Шрайбер и Николай Зуборенко).

Подобно тому, как в «Месяце в деревне» Марчелли отбросил всяческую «тургеневщину», в «Чайке» он категорически выкорчевал «чеховщину», все, что могло напомнить об «атмосферности» чеховских пьес.

Поклонникам авангарда хочется, чтобы Марчелли поставил спектакль вопреки драматургу, наперекор драматургу, но Марчелли не вступает в полемику с Чеховым. Он дополняет его своими смыслами. Марчелли — не оппонент Чехова, а его соавтор. В свои спектакли он всегда вносит некие коррективы к прочтению классики (и Чехова, в том числе), и делает это тонко и деликатно. Это не единоборство с Чеховым, не силовое одоление, а позиция интереса и веры. Поэт сказал о таких художниках и людях: «И корень красоты — Отвага, и это тянет нас друг к другу…».

В спектакле Марчелли живет и «корень красоты», и комизм, и абсурд, вырастающий до трагедийных высот…

«БЫТЬ ЖЕНЩИНОЙ — ВЕЛИКИЙ ШАГ.
СВОДИТЬ С УМА — ГЕРОЙСТВО…»

В сегодняшнем театре — в большой моде бесстрастие и бесчувствие, бессердечие и безэмоциональность. Не только внешнее, но и внутреннее.

Театр Евгения Марчелли, напротив, — таит огромную энергию — это вулкан, извержение которого начинается далеко не сразу, но приближение его, гул его и подземное пламя уже обжигает щеки…

У героинь Анастасии Светловой («Екатерина Ивановна», «Зойкина квартира», «Без названия», «Месяц в деревне», Аркадиной в «Чайке») — определяющее начало в характере — страсть. Редкое в нынешнем театре мощное чувственное начало, сыгранное с всепроникающей способностью истинной достоверности. Актриса, способная передать глубину и подлинность страсти, — явление редкостное, единичное, штучное. Очень легко взять на полтона ниже или выше и сорвать роль. Очень легко поддаться страстям массовой культуры и обывательского интереса. Светлова сохраняет высоту образа, не теряя своего индивидуального начала, неповторимого артистического почерка. Ее героини могут комиковать, пародировать себя и других, опускаться в тьму кромешную, достигать трагедийных тонов и воспарять.

Светлова виртуозно балансирует на грани предельности чувства своих героинь, отчаянного срыва в бездну, женской отваги и безоглядности. Страсть героинь Светловой — природное женское органическое свойство, оно приобретает характер самозабвенного опьянения, экстаза, безумства, властной стихии, сливающейся с какими-то вселенскими бурями.

«С ума сойду, сойду с ума, / Безумствуя, люблю, / Что вся ты — ночь, и вся ты — тьма, / И вся ты — во хмелю…» (Блок).

Мотив страсти в спектаклях Марчелли приобретает самостоятельное звучание и получает новое осмысление. Страсть, как давно замечено, и животворящая, и разрушительная стихия. И в ее Аркадиной есть нечто от Медеи, убивающей собственных детей, и от леди Макбет. Страсти героинь Светловой раскрывают исконную русскую стихийность чувств, бушующее, раскаленное воображение, сознание собственной исключительности и — неожиданный мощный рациональный жесткий ум.

«МОЙ СЫН! ТЫ ОЧИ ОБРАТИЛ МНЕ ВНУТРЬ ДУШИ…»

На «Чайке» Марчелли лежит отсвет сновидческих темных прозрений, мелькает тень «Птиц» Хичкока, с агрессией, олицетворяющей вытесняемые желания.

Бинтуя голову Кости, не в силах вынести его взгляда, Аркадина забинтовывает сыну глаза, нос, уши, рот. Его лицо как загипсованная маска.

Мать интуитивно замуровала глаза сына — все видящие, обвиняющие, кричащие. «Мой сын! Ты очи обратил мне внутрь души, и я увидела ее в таких кровавых, в таких смертельных язвах — нет спасенья!» В ответ на обвинения Кости Аркадина-Светлова впадает в безудержное неистовство. На сцену врывается яростное женское суперэго. Она бьет сына по лицу, наотмашь, отбрасывает с такой силой, что Костя падает навзничь, бьет и душит его, отдаваясь безжалостной стихии ненасытно, со всей страстью, как будто это взрыв деформированного эроса. Он укрывается от ее побоев, закрывает голову, а чуть высвободившись из ее смертельных объятий, протягивает руки к ней, только к ней! — как в детстве, когда его смертельно обижали — и кричит, погибая от душевной боли: — Мама! Она меня не любит!!!..

В этой сцене потрясает адская смесь жестокости и глубокой материнской любви, здесь Светлова и Марчелли достигают высочайших психологически выверенных деталей. Это одна из самых пронзительных сцен спектакля, вся выстроенная на тончайших нюансах и контрапунктах. Бессознательный, инстинктивный способ одной болью избыть другую. Боль от ударов матери призвана вытеснить, утишить и смягчить другую боль, непереносимую и для Кости (Нина его не любит), и для самой Аркадиной (влечение Тригорина к Нине). И оба это понимают. Оба — раненые и подстреленные чайки.

Собственно, многие персонажи «Чайки», по Марчелли, так или иначе, покалеченные чайки, герои скрытой мстительной силы, блуждающей во тьме души затаенной ущербности, внутренней неустроенности, непризнанности. В этом экзистенциальном мире юная Нина парадоксально мечтает о своем будущем триумфе и славе. Это именно она, крылатая вестница театральной победы, въедет в мир на колеснице под восторженные клики толпы (и вряд ли с Тригориным!). Тригорин видит эту картину по-своему, представляя себя рядом с Ниной, что его вовсе не вдохновляет: — Ну, на колеснице… Агамемнон я, что ли? — и резко отстранит от себя возникшие ассоциации.

Один из мотивов, к которым особенно внимателен и пристрастен Марчелли — экспрессия любви и отторжения. В «Чайке» есть безоглядная, кристально чистая любовь. Есть сердце любящее и отвергнутое. Костя Треплев будет отвергнут Ниной — она изберет Тригорина.

Маша, безоглядно любящая Костю, будет отринута Костей. Свою неизбывную боль — безответную любовь к Косте Треплеву Маша — Яна Иващенко несет молча и мужественно. Всеми силами души своей она любит Костю, живет и дышит его пьесой, его жизнью… Она — в черном, говорит, что носит траур по своей жизни, но улыбается.
Она может улыбаться!

Когда Аркадина станет демонстрировать Маше и всем присутствующим преимущества своего выдрессированного, натренированного в гимнастике и танцах тела, Маша забудет о своем простодушии и сможет вслед уходящей актрисе даже передразнить Аркадину — в интонациях и движениях. В ней иногда просыпается сущий чертенок — и ребенок! Но как жить с постоянной сердечной болью?

Яна Иващенко вместе со своей героиней чрезвычайно нежно и скрытно от других глаз несет свое чувство, как будто боится расплескать, тем более, сделать заметным. Только один раз — где-то далеко за сценой возникнут ее рыданья, она пытается прокричать миру о своей неисцелимой любви… Косте Треплеву не дано постичь ни ее душевного богатства, ни ее поэтической натуры, ни силы сердечного чувства. Ему желаннее и ближе Нина. Порывы Маши его только раздражают. От отчаяния, наперекор всем и себе самой Маша выйдет замуж за Медведенко.

Есть женщины сырой земле родные,

И каждый шаг их — гулкое рыданье,

Сопровождать воскресших и впервые

Приветствовать умерших — их призванье.

И ласки требовать от них преступно,

И расставаться с ними непосильно.

Сегодня — ангел, завтра — червь могильный,

А послезавтра только очертанье…

Что было поступь — станет недоступно…

Цветы бессмертны, небо целокупно,

И все, что будет, — только обещанье.

Маша не сможет жить без Кости.

Нина (Юлия Хлынина, Алена Тертова) появится в финале спектакля как валькирия, сивилла, пророчица, предвестница грядущей катастрофы. Мощно, фронтально, она движется на зрительный зал на своем троне, на колеснице, подобно Кассандре, пророча тектонические планетарные сдвиги и гибель всему живому. Трижды с непреложностью заклинания, с интонациями героинь античных трагедий, она выкликает: «Холодно!.. Пусто!.. Страшно!..« — так вспыхивали огненные слова «Мене, тэкел, фарес» в древнем Вавилоне… — «исчислил Бог царство твое и положил конец ему….»

Марчелли закольцовывает Пролог, где был не просто белый жеребец с всадницей, но, как станет ясно к финалу, провозвестник катастроф — «Конь Блед, и ад, следующий за ним», — и апокалипсический финал с Кассандрой на колеснице. Появление Нины в облике пифии, сивиллы сообщает спектаклю иные измерения.

Евгений Марчелли соединяет в грозных пророчествах Нины Заречной два символа эпохи — чеховскую Чайку и горьковского Буревестника — в единый тревожный образ, предвещающий «невиданные перемены».

Сюжет «Чайки» прочитан не только как история отдельного, личного, пережитого душой разрыва, но как следствие трансформаций космического масштаба, ведущих к великим потрясениям эпохи, которые столь ощутимы художниками рубежа веков. Марчелли предлагает увидеть весь его спектакль как Театр в театре, единое, цельное театральное представление о Мировой Душе — с первых его мгновений (Конь Блед) до Колесницы Кассандры, как мучительный процесс рождения Театра и искусства — из духа надломов и разрывов жизни — от «читки» до «полной гибели всерьез».

«И отвращение от жизни, / И к ней безумная любовь, / И страсть и ненависть к отчизне… / И черная, земная кровь / Сулит нам, раздувая вены, Все разрушая рубежи, / Неслыханные перемены, / Невиданные мятежи…»

«Роман о взрослых девочках» — с таким подзаголовком выходит «Двойная жизнь Алисы». В тексте переплетаются два времени одного города: петербургская современность и 30-е богемного Ленинграда. Героини первого — Рахиль, которая чувствует себя неуютно как дома, так и в элитной школе, и художница Алиса, чей муж-писатель ушел к бухгалтерше с их совместно нажитыми детьми далеко не младенческого возраста. Второе время олицетворяет ученица Филонова и подруга Хармса, Алиса Порет. Сюжет завязывается, когда прикинувшаяся консьержкой Алиса находит в мешке, выброшенным «новым русским», куски изрезанной картины и записки, по всей видимости принадлежащие кругу «чинарей» и Порет. У Алисы с Рахилью начинается оживленная переписка по электронной почте. Столь разновозрастным барышням есть, что обсудить помимо поисков «откуда ноги растут» найденных фрагментов картины (которые, разумеется, ведут читателя к «Дому в разрезе»). Разговор идет о любви, личностном выборе, семейных отношениях, смысле жизни. Не на возвышенных тонах, отнюдь: чего только стоит фраза «Как только узнаю, в чем смысл жизни, сообщу эсэмэской».

— Елена Колина как никто в современной прозе умеет говорить о главном легко и увлекательно. Ее новый роман — из тех, что кладут под подушку, перечитывают, ставят на полку любимых книг, столько здесь смыслов и фраз, чтобы дружить, любить, и быть счастливым, — рецензирует книгу Елена Елагина. — В одном из давних интервью Колина сожалела, что ей недоступен жанр детектива. Но прошло время — и вот он перед нами! Причем не кровавый детектив мясной лавки, а детектив интеллектуальный, я бы сказала еще одно, крайне важное в современной ситуации, слово — детектив просвещенческий. Недаром в романе при каждом упоминаемом историческом лице — сноска с кратким пояснением, кто таков и чем знаменит и интересен, хотя человек культурный, образованный не может не знать этих имён, но современному читателю, особенно молодому, такие подсказки вполне могут пригодиться.

«Дом в разрезе», полотно, превращенное Ярославским художественным музеем в «многотажный» проект с порталами в эпоху ленинградского авангарда, сериалами музейных встреч, с личным сайтом и приложением, уже давно шагает в массовую культуру без помощи Ярославского художественного. Музей поддерживает историю его самостоятельной жизни, поэтому 15 сентября в его стенах пройдет презентация романа Колиной. Автор приедет в Ярославль, чтобы поговорить с читателями о влиянии художественного произведения на поколения и его способности порождать новые произведения. Чтобы разговор был предметным, «ЯрКуб» публикует два фрагмента из романа.

Рахиль против реальности

Рахиль ведет дневник как положено, с полным осознанием того, что дневник будет издан, прочитан, изучен, откомментирован и помещен в музей. Нередко намеренно путается в датах и фактах, петляет, заметая реальность хитрым рыжим хвостом, желая сбить с толку издателей и потомков.

Поскольку дневник, документ эпохи, откровенно предназначается для печати, то Рахиль не пренебрегла самопрезентацией.

Дневник Рахили

Мое имя Рахиль, или Рахель, или Ракель, или Рашель. Так меня назвал отец, назвал и уехал в Израиль. Мама говорит: «Этот недостойный человек должен был подумать о тебе, беззащитном ребенке, остающемся в антисемитской стране». Но это ее обычное вранье со всех сторон! Такое подлое вранье: в одном вранье сразу три, и не знаешь, какое из трех первым опровергнуть.

Прежде чем опровергнуть вранье, хочу отметить два важных пункта:

1. Лучше уйти. Имею в виду в иной мир. Это мое осознанное решение: лучше уйти.
Лучше уйти, чем страдать, учиться, слушаться, соблюдать правила приличия и, по выражению мамы, «радоваться, что родилась в такой семье», «соответствовать». Конечно, остающихся на земле жаль (в моем случае это папа), но для уходящего начинается самое интересное. Сейчас октябрь, до апреля осталось пять месяцев, — в апреле для меня начнется самое интересное.

2. Ведение дневника было обязательно для масонов. Масон писал, как все обычно пишут в дневнике, о чем думает, что чувствует. Но вот что самое важное: масон на заседании масонской ложи зачитывал свой дневник!.. И другие масоны говорили ему, что хорошего и что плохого в том, что он думает, что чувствует и как ведет себя. Это гениальный способ воспитания нравственности!

У нас сейчас человек пишет в Фейсбуке, как будто ведет публичный дневник, но разница принципиальная — в Фейсбуке тебя никто не критикует. Никто не напишет: «то, что ты чувствуешь, плохо» или «ты ведешь себя плохо». А если напишет, то отправится в бан. Это жестко: ставь мне лайк или я тебя забаню, соглашайся, что я хороший, или уходи вон. Получается, у человека нет нравственных ориентиров.

Кроме публичного чтения дневников масоны вели переписку: каждый масон рассказывал нескольким другим масонам, имеющим более высокое положение в ложе, что происходит в его жизни и душе. Как это прекрасно! Как это правильно! Каждый мечтает о друге, который выслушает. Такие отчеты дисциплинируют внутреннюю и внешнюю жизнь.

Дневник я уже веду, хорошо бы еще затеять переписку. Да где же возьмешь внимательных к тебе масонов более высокого положения! (Надеюсь, понятно, что я шучу.) Или хотя бы просто достойного человека, которому не жаль тратить на тебя время! (А вот тут не шучу.)

Так вот, мама трижды врет. Три вранья вообще выгодней, чем одно: это знают все, кто часто врет.

Первое вранье: мой отец не бросал меня. В Израиль она собиралась вместе с моим отцом, сначала в Израиль и дальше в Америку (мама оценивает это как свое временное умопомрачение). Мама переменила свои планы в аэропорту перед вылетом (тут я ею даже отчасти горжусь: она человек, способный на резкий поступок — на паспортном контроле развернулась со мной на руках и ушла обратно на родину. Я бы не смогла, поплелась бы, как овца, куда влекут судьба и принятые на себя обязательства).

Мне было три года, и я все помню: как меня сначала вели за руку с Родины (через таможню, паспортный контроль), а потом на руках тащили обратно (паспортный контроль, таможня). Не у каждого ребенка была такая мгновенная перемена участи, поэтому я часто думаю о судьбе — как она складывается и от чего зависит, — от чужих решений. Странно, что один человек может иметь над другим такую власть: мама решила мою судьбу мгновенно. Я могла бы жить с отцом в Америке, а живу в Питере с папой.

Вранье второе: я не беззащитная. Я из Семьи. Все мои предки со стороны мамы есть в Википедии, о них написаны книги по истории кино, театра, музыки, архитектуры. Три поколения «мастеров культуры». Мама называет нашу семью «старые деньги»: деньги здесь ни при чем, это просто выражение, которое используется специально для того, чтобы его не все понимали, — чтобы отделить своих от чужих. Имеется в виду, что наша семья с историей, семья из Википедии. Семья, которая является частью системы связей, в которой само собой находится все, что нужно. Так что я не беззащитная, за мной Википедия, если что.

Ну, и наконец, страна наша не более антисемитская, чем любая другая. Дома, в Питере, я никогда не сталкивалась с антисемитизмом.

Ох, нет, кроме одного случая: мой брат поссорился с одноклассницей из-за какой-то детской ерунды и крикнул ей «жидовка-морковка», после чего мама с папой принесли ее родителям глубочайшие извинения, виски и торт. Смешно в этой истории все: девочка была не еврейка, а глупый Матвей, напротив, считал, что это он «жид», еврей, как я, и просто срифмовал. Смешно, что родители так испугались прослыть антисемитами. Смешно, что глупая выходка моего собственного брата — это единственный раз, когда я «встретилась с антисемитизмом». Думаю, время такое — не до евреев вообще. Сейчас других ненавидят, не евреев: теракты в метро не евреи же совершают. Я это к тому, что мой родной отец передо мной не виноват, и я благодарна ему за свое имя.

Мама уверяет, что имя влияет на человека, и имя Рахиль сыграло свою роль в том, что я такая нервная, возбудимая, высокомерная, холодная, скрытная, не поддающаяся воспитанию дрянь. Если кое-что покажется противоречием (разве может человек быть одновременно возбудимым и холодным?), то да, это не ошибка, это все я. И «возбудимая» — я, и «холодная» — я, вот такая я противоречивая дрянь. Что, черт возьми, нужно сделать, чтобы мама тебя любила?! Трудиться, слушаться? Самой любить маму? Изменить имя? Если бы мама могла, она бы запретила мне помнить, что мое имя Рахиль (Рахель, Ракель, Рашель). Антисемитизм же не дремлет! Дома меня называют Раша.

А в школе-то меня зовут Рашка! Раша, Рашка — как Россия. Мама иронизирует: «Рахиль в России н е в о з м о ж н о», но я Рахиль-Рашка.

Ну, и кое-что еще, нескромное, но необходимое для будущих читателей моего дневника: я, как и полагается быть Рахили, красавица с большими грустными глазами, «которые скрывают печаль и тайну». С печалью все ясно: у любого человека с приемлемым интеллектом имеется печаль. Но тайна не у всякого есть. У меня есть две.

Одна тайна — это то, что лежит у меня под матрацем. Не найдут, потому что я недвижимо лежу сверху.

Вторая тайна: я не просто так живу (до апреля, как я уже говорила). Я живу против своей эпохи.

Да нет же, это не подростковое идиотство! Объясняю. Сейчас время симулякров.

Симулякр — для тех, кто не знает, — модное слово, означающее копию того, чего на самом деле нет. Например, вы делаете разными хитрыми способами фотографию цветка — на самом деле это не настоящая фотография, а технологии. Но и цветка на свете нет! Где цветок? Можно на него взглянуть, понюхать, как он пахнет? Его нет. Это симулякр.

Еще пример: социальные сети — это симулякр дружбы. Или наши учителя — симулякры настоящего учителя из «Доживем до понедельника». Или моя мама — притворяется, будто любит меня. У нее нет ко мне материнских чувств, она изображает то, чего никогда не испытывала. Это симулякр.

Симулякр всегда пошлость. Разве может быть не пошлым изображение цветка, которого нет в природе? Игра в дружбу? Имитация любви, которой никогда не было? У меня есть миссия. Моя миссия — доказать, что в эпоху симулякров можно быть живым. Для этого и апрель, понимаете? Для этого Париж. В Париже я совершу самое важное дело — уйду по своей воле, и это будет не конец, а начало! Почему в Париже? Потому что я так хочу. Кажется, человек сам может выбирать, где покончить с прежней жизнью и начать новую?..

Переписка Алисы с Рахилью

Рахиль, дорогая!

Пожалуйста, умоляю, скорей посмотрите «Хармс + Алиса Ивановна + Татьяна Николаевна + Александр Иванович!» Я нахожусь по делам в будке. Не имеет значения, где я. У меня плохой Интернет. Скорей ищите!

Дорогая Алиса, я быстро!

Пока вот что я нашла с первого клика: Даниил Хармс. Дневниковые записи. «…Алиса Ивановна была у меня до двух часов ночи».

Алиса Ивановна — это художница Алиса Порет, ученица Филонова. У Алисы Порет был роман с Хармсом.

«Я прошу Бога сделать так, чтобы Алиса Ивановна стала моей̆ женой̆. Но, видно, Бог не находит это нужным»… «Я был влюблен в Алису Ивановну, пока не получил от нее всего, что требует у женщины мужчина. Тогда я разлюбил Алису. Не потому, что пресытился, удовлетворил свою страсть и что-либо тому подобное…»

Алиса Порет жила вместе с художницей Татьяной Глебовой в начале тридцатых, Глебова — тоже ученица Филонова. У них был открытый дом, салон, где бывали поэты, музы канты, там было веселье, розыгрыши, романы, делали художественные фотографии. Некоторые картины они написали вместе. Потом Порет и Глебова поссорились и разъехались, их отношения прервались до конца жизни.

Александр Иванович — это поэт Введенский.

Ищу дальше.

Рахиль!

Они — художницы, а у меня здесь холсты. Они — художницы! А у меня — холсты! Понимаете? Холсты с осыпавшейся краской.

Понимаете? Художницы — холсты. Рахиль! А вдруг?

Ищите!

Алиса, я ищу.

Набрала в поисковике: «Алиса Порет, Татьяна Глебова, живопись, картины».

Я ищу, ищу, читаю, читаю… Вы думаете, что эти обрезки принадлежат кисти Порет или Глебовой?.. Но тогда почему обрезки, а не целые картины?

О-о-о! Вот это да!

Знаете что? Разрезанная на куски картина существует! Называется «Дом в разрезе».

Картина знаменитая.

Вот: «В 1931 г. А. И. Порет и Т. Н. Глебова написали живописную работу „Дом в разрезе“. Картина была высоко оценена П. Н. Филоновым. Судьба этой картины сложилась непросто: художницы разрезали ее надвое…» Из дневника Филонова: «Я уговорил также Порет и Глебову дать их вещи, и мы отобрали шесть работ; одна вещь — „Разрез нашего дома“, — писанная ими обеими, представляет чуть не все квартиры их дома и характеристику их жильцов, живущих как в норах. По улице перед домом везут красный гроб». Фрагмент с «красным гробом» утрачен.

Картина находится в Ярославском художественном музее.

Я сейчас смотрю на картину. У картины «Дом в разрезе» НЕТ ЛЕВОЙ НИЖНЕЙ ЧАСТИ.

Алиса, почему бы вам не пойти туда, где хороший Интернет? И посмотреть картину?

Хотя мне бы тоже казалось, что нужно сидеть рядом с холстами, а то вдруг они улетят.

Алиса, вы тут? Расстроились, что красного гроба нет, сидите и причитаете: «Нет у меня красного гробика, нет…»?

Алиса, у вас прямо какая-то детская жадность к чудесам. Найти записки с упоминанием Хармса — это чудо. Вы прямо как ребенок! Два чуда слишком жирно!

Теперь вы думаете, что эти грязные холсты в халате — утраченная часть знаменитой картины, которую уж, наверное, обыскались… Что сейчас вы увидите на одном из обрезков красный гроб — и дело в шляпе? Вы до сих пор верите в Деда Мороза, утром в Новый год шарите под елкой?

Рахиль!

Не будьте такой взрослой! Ну, а вдруг, вдруг не слишком жирно?

Впрочем, что гадать? На двух обрезках геометрические фигуры, это — не красный гроб. Остается третий холст. Если это красный гроб, то не жирно. А если нет, то нет.

Алиса! Ну что?!

Рахиль, вот подробный отчет.

Я развернула третий холст, разложила на полу. Чихнула от пыли пять раз, потекли слезы, ничего не видно.

Встала, взяла сумку, достала кларитин, проглотила таблетку без воды. Всегда ношу с собой кларитин от аллергии на случай цветения или запаха свежескошенного сена… Да, я вас интригую! Наклонилась, чихнула, зажмурилась, открыла глаза: увидела. Нет. Холст такой грязный, не разглядеть ничего.

Мне бы пригодилась лупа. Но лупы нет, есть очки для чтения мелкого текста, слишком сильные. Ношу их с собой для того, чтобы читать срок годности продуктов, но никогда не читаю. Надела очки, наклонилась, упала лицом на холст.

Рахиль!

На холсте красный гроб. Люди несут красный гроб. Грязные обрезки во фланелевом халате оказались фрагментами знаменитой картины. Ну что, не жирно?!

Хочу немедленно сообщить о находке в Ярославский музей. Пришлите мне, пожалуйста, их телефон.

Не могу перестать чихать, кларитин не помогает, концентрация пыли выше допустимой.

Дорогая Алиса,

какое чудо, прямо невозможно привыкнуть!

(4852) 30-48-31 директор музея (4852) 32-81-85 зам. директора (4852) 32-81-90 гл. хранитель»...

Отрывок из книги Яна Левина «К последнему морю»

Как рассказывает Ян, путешествует он всю сознательную жизнь. Но только десять лет назад, в марте 2007 года, из поездки на Кубу сложился первый полноценный рассказ.

— Мои читатели настоятельно рекомендовали издавать истории в печатном виде. Однако преобразовывать интернет-заметки в жанр классического литературного произведения — тяжелый труд. После того, как я отфильтровал записи, а Антон [Антон Голицын, главный редактор книги «К последнему морю»] отредактировал их, сократив почти вдвое, получился увесистый том в 630 страниц, — говорит Ян Левин.

Антон Голицын, который осенью 2016 года выпустил свой роман «Новейшая история города «Р», описывает «К последнему морю» как некую «инструкцию по самостоятельному освоению заграницы» и развернутое эссе «на темы от русского национального характера до роли пива в мировой культуре».

— Большинство путешествий [Яна] носят спонтанный характер. Наметил маршрут, нашёл спутников, бросил в рюкзак самое необходимое, купил билеты и поехал, а где жить, что делать, и как себя вести — будет ясно на месте. Вакханалия Октоберфеста в Германии и поклонение Ким Ир Сену в Северной Корее, свободная любовь по-кубински и стычка на овощной базе в Венгрии, полёт над Нью-Йорком и кража в Португалии — путевые записки Яна Левина читаются как приключенческий роман. Но не только, — пишет Антон Голицын.

Презентация книги ожидается в апреле. А пока «ЯрКуб» предлагает прочитать отрывок, любезно предоставленный автором.

РИО-ДЕ-ЖАНЕЙРО

Людям, которым при рождении Господь Бог вонзил шило в задницу, нелегко приходится в семейной жизни. Когда грудь распирает от энергии, голову — от желаний и возможностей, когда душа ежедневно мечется между выбором издать новую книгу или поучаствовать в какой-нибудь авантюре на Ближнем Востоке, то, согласитесь, сложно выбирать сандалики для дочки. Белые с жёлтым? Или лучше взять вот эти, на вырост, но более маркие? С бантом?

А всего аж трясет, как ракету SS-20 перед стартом. Хочется либо забухать с маргиналами, либо сходить в Венскую оперу, либо начать амбициозный проект по строительству моста между Владивостоком и японским островом Хонсю. В общем, вонзили шило, и это навсегда.

Авантюристический пар надо стравливать, и очень хорошо, когда это удается сделать вкупе с интересами семьи. В 2013 году на выручку пришла подруга жены, живущая под Майкопом, это Республика Адыгея.

Подруга давно зазывала нас в гости, а тут назрел какой-то свободный домина на окраине станицы. Горы, свежий воздух, семачки, сельская идиллия. Мы решили туда поехать на майские праздники, которые, правда, несколько затянулись — с 28 апреля по 21 мая, зато появилась потрясающая возможность для стратегического маневра. Доедем на машинах до Кавказа, и, пока семья с родственниками отдыхает в Республике Адыгее, я успею куда-нибудь сгонять, а потом всех родственников с Кавказа забрать. Куда пуститься вразнос? Выбор был очевиден. Южная Америка. Я всегда туда хотел.

Начать знакомство с континентом мы решили со знаковых городов и мест. Мы — это я и мой извечный сокамерник Валентин. Он, как и Остап Бендер, хотел пройти в белых штанах по Рио-де-Жанейро. В солнечные апрельские дни, забаррикадировавшись в амбаре, мы с Валентином планировали имперские планы по захвату Южной Америки, ну или хотя бы небольшой её части.

— Куда ещё едем? Как будем залетать в Южную Америку? — нервничал Валентин, кусая дужку очков, которые он приобрел по случаю для солидности.

— Надо заплывать с островов Зелёного Мыса, как португальские мореплаватели, — рисовал радужные фееричные перспективы Ян Александрович. — Сухогрузы, круизные лайнеры, танкеры, чем мы хуже Тура, прости господи, Хейердала.

— В Каракас билеты есть. Недорого, — воодушевлялся Валентин.

— Ограбят там по-бырику, и весь сказ. Ты же не любишь, когда тебя грабят.

— Лима?

— И там ограбят. И вообще, в Перу если и ехать, так в Анды.

Мучения были мужественно пресечены покупкой билетов в Рио-де-Жанейро — город каштанов и куплетистов. Регулярные рейсы в Бразилию из Самого Светлого Государства на свете пока не летают — так что надо с пересадками. Туда — в Лондоне, назад — в Германии, во Франкфурте. Во Франкфурте был шанс вылезти, так как есть «шенген», а в Лондоне — как повезет, визы нет, но есть аморфное право выползти в город на 24 часа без визы.

Аргентина, Бразилия, Уругвай вот уже несколько лет как встали на путь света и справедливости, перестали блуждать в царстве порока и тьмы и теперь пускают русских без виз. Точка сбора участников регаты — город Москва, куда я прибуду после того, как отвезу семью на Кавказ.

Итак...

Аэропорт. Как обычно, «Гиннес» перед вылетом — как гласит народная мудрость, «не выпил перед рейсом „Гиннеса“ — быть беде». Я не пил до этой поездки практически месяц и радостно подёргивался. Лондонские пабы открывали шикарные перспективы. Мы же летим с пересадкой в Лондоне, и велик шанс, что удастся там вылезти сегодня на весь световой день! Взлёт! Самая Светлая Страна на свете (сокращенно СССС) остается далеко позади. Впереди неизвестность.

Неизвестность началась со столицы Великобритании, города Лондона, где нам предстояло увлекательно провести ближайшие одиннадцать часов. Я немедленно надел свою первую из четырёх походных маек. Первая предназначалась для Лондона, имела целью нести свет кириллицы в царство мрака латиницы и гласила: «Ландэн из зе кэпитал оф Грейт Бритн...» На спине текст дублировался на латинице для людей, до сих пор не вставших на путь кириллического Просветления, но желающих это сделать. Это начало легендарного топика из учебника английского языка, благодаря которому я в своё время поступил в университет и стал учителем английского языка. Надо было платить по долгам, и я отдал знаменитому тексту должное.

Великобритания вот уже много лет уходит от меня. Сколько уже было вариантов посетить эту страну, сколько разных сомнительных тем и авантюр — не счесть, но всё как-то не складывалось. Виновата, конечно, собственная лень — неохота ехать в столицу СССС, в посольство, и доказывать там этим высокомерным чувакам с моноклями и тростями, что ты не собираешься в Вест-Энде красть из почтовых ящиков добропорядочных английских граждан счета на бытовые услуги, по ним брать в кредит сотовые телефоны и сливать их в Ист-Энде за полцены скупщикам краденого из Пакистана.

— А откьюда вы всё это знаете, вы мошьенник?!

— По долгу службы.

Когда встает выбор, ехать ли в посольство и убивать целый день или скататься практически в любую другую страну, решение всегда очевидно. Но Лондон-то посмотреть хочется, знаковый всё-таки город. Пабы опять-таки, «карри-хаузы», королева старенькая уже. И вот появился супершанс. Мы специально купили билеты так, чтобы между самолетами было десять часов — как раз вылезти в город, купить велосипеды, объехать столицу Англии, прошвырнуться по пабам, а потом сбросить велики с Лондон-Бридж в Темзу — нам же всё равно улетать.

Русским нужна виза, но если выползать на 24 часа — то можно и без визы, есть такая оговорка в законодательстве. На личное усмотрение пограничника. Надо только показать свою благонадежность, билеты из Англии на ближайшие сутки, не дышать в лицо оному пограничнику перегаром, ну и всё в ажуре.

Погранец, если убедится в твоей хорошести, как правило, без проблем впустит в свою бесценную страну. Бывает, и не впускает, это же на его усмотрение, но это бывает редко. Я кое-что читал по этой теме, примерно девять из десяти человек пускают. Остальные редкие случаи списывают на бронелобость, ПМС, ненависть к белой расе, перегар, ну и прочая, и прочая, и прочая.

«Главное — не попасть к Чалме», — предостерегали мудрые люди с разнообразных интернет-ресурсов. Чалма — это сотрудница родом из бывших индийских колоний, мусульманских, так сказать, взглядов на происходящее вокруг чалмы. Я думаю, бессмысленно уже говорить, что к Чалме мы и попали. Пограничники представляли собой чудесную палитру выходцев из разных земель бывшей Британской империи: смешались за стойками веснушки, дреды, пятнышки на лбу, лошадиные скулы, блондинистые локоны, красные пивные щеки, чёрные лица, ну и, конечно же, затесалась одна чалма.

— Ваши паспорта.

— Пожалуйста.

— Ваши визы?

— У нас нет виз. Мы русские и хотели бы воспользоваться возможностью выйти в Лондон на 24 часа. Покурить, зайти в паб, поклониться мощам Шерлока Холмса, в общем, потратить у вас наши нефтяные денежки, заработанные при кровавой русской диктатуре.

Впрочем, дама всё это уже не слушала, так как уже после слов «У нас нет виз...» улыбка моментально слетела с её толерантного лика. Как будто я вместо «У нас нет виз...» сказал: «Мне приказали убить королеву. Я ничего не понимаю. Я просто должен убить королеву. Дайте мне убить королеву».

— Но у вас в таком случае должны быть туристические визы!

Ну и всё... броня. Мы объясняли ей еще минут десять, что у неё есть право, что это законно, что это на её усмотрение, махали перед ней билетами в Бразилию, не хватало только взять в руки балалайку и сплясать прямо там камаринскую. Офицер, сидевшая рядом и с самого начала внимательно слушавшая наши речитативы, неожиданно сказала на чистом русском:

— Ребята, с этими бесполезно. Ничего у вас не выйдет.

В итоге мы с Валентином плюнули и пошли в транзитную зону аэропорта Хитроу с мыслями вернуться позже, когда будет пересменок и этот эсэсовский эскадрон смерти разъедется по пабам и «карри-хаузам». А там снова можно будет попытать счастья. Проходя мимо длинных залов ожидания, мы на эмоциях между собой вели теософическую дискуссию.

— Тому, кто это придумал, надо в голову гвоздь забить.

— Я его презираю.

Но совсем скоро настроение улучшилось. После небольшого сеанса знакомства с английской пабной культурой мы начали обход своих владений. Нам предстояло провести здесь около девяти часов. В безмерной транзитной зоне нами был вскрыт духовный и культурный центр, состоящий из 12 баров и кабаков. Что делать, придётся обойти их все, используя традиционную в таких случаях тактику «Выжженная земля». Если в каждом торчать хотя бы по полчасика, наблюдая за официантками, изучая цвет запонок администратора, прикидывая стоимость столешниц, то можно убить шесть часов! Что мы с успехом и проделали. Поехали!

В принципе, чем дальше, тем нам становилось всёравнее. Оказывается, в транзитной зоне можно заняться столькими интересными вещами! Можно наблюдать за пассажирами, можно тестировать всяческие сладкие штучки, главное потом не лопнуть, можно думать над хитростями дизайна, глядя на правильно оформленную капиталистическую витрину. Можно освежить в голове топик «Лондон» из курса английского языка, можно пялиться в табло вылетов, сыграть в игру «Куда летим в следующий раз». Просишь соседа назвать любую цифру до пятнадцати, а потом считаешь с начала табло вылеты-города. Какой город выпадет — в тот и летишь в следующую поездку. Можно затариться английской сувениркой, мы ж в Лондоне. Потом можно будет понторезить перед первокурсницами в кафе «У Палыча» на улице Светлой, что в губернском городе на Верхней Волге.

— Ой, какая клёвая майка...

— В Лондоне брал! (Небрежно)

Однако все эти меры не помогли. И тогда в дело пошел джокер, тяжелая артиллерия, козырь в рукаве, засадный полк Дмитрия Донского, решающее слово, железный аргумент, ну, в общем, смысл ясен. Мы начали пить испанский херес прямо в зале ожидания, налив его в бутылочку из-под минералки «Сан-Пеллегрино». Ну и всё, дело в шляпе. Можно ходить хоть перед носом у полиции, утирая пот со лба и попивая водичку:

— Ну и жара у вас тут в Хитроу. Вытяжка, что ли, хреново работает?

... Но мы с Валентином сразу проследовали в морской бар. В морском баре подавали всяческих морских гадов, русский рыбный балык, икру, мидий, устриц. С «Сан-Пеллегрино» идёт на ура. Валентин впервые попробовал устрицу и сидел шокированный, ничего не понимая: то ли озарение, то ли выплюнуть, пока не поздно.

— Представь, что ты пьешь полужидкое море, — советовал опытный подельник Валентина, то есть я. — Да запивай водичкой, ещё вкуснее будет.

Валентин кушал устрицу, запивал хересом и не протестовал. Желание выйти в Лондон пропало окончательно. Наверное, потому, что уже объявили посадку.

Ну ладно, что там... до свидания, Лондон, в очередной раз ускользнувший от меня. До свидания, чтоб ты провалился!

Нас ждет Рио-де-Жанейро! Вот он, самолет, который перенесёт нас через океан, борт бразильской авиакомпании «ТАМ». Нет нужды пояснять, что она немедленно была переименована нами в авиакомпанию «Здесь». Бонусы от «Здесь» — носочки и зубная щётка. Носочки чумовые, я в них ещё две недели ходил, прям вечные. После целого дня Лондона, серьезных испытаний и лишений, «Сан-Пеллегрино» и мидий мы, естественно, сразу вырубились.

Лично я очнулся, уже только когда мы летели рядом с городом Сальвадором, что в Бразилии. Посадка, быстрый выход, рассвет, в ноздри сразу ударил характерный тёплый и влажный воздух. Бразилия!..

Фотография Яна Левина